Валентин Фалин - Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания

На знаменитой пресс-конференции в Рейкьявике М. С. Горбачев сказал то, что нужно: Советский Союз не будет впредь обслуживать американскую стратегию, задавшуюся целью довооружать нас до смерти. Обмениваясь с нами мнениями еще в исландской столице и по возвращении в Москву, Горбачев горячо отстаивал принцип равенства в безопасности, не сводя его вместе с тем к арифметике. На каждый чужой зуб своих не напасешься. Но есть пределы.

Понятно-понятно. Не устоять нам на осуждении СОИ и отрицании осуществимости проекта на данном уровне знаний. Но если втянемся – конец.

Генеральный напряженно ищет пути к продолжению диалога с Р. Рейганом. «Нулевой» американский представляется ему неприемлемым, поскольку создает для Советского Союза, по терминологии Вашингтона, окна уязвимости. Ведь он исключал военно-морские и авиационные средства передового базирования США, а также брал за скобки ядерные силы Великобритании и Франции.

Пройдет чуть времени, и Горбачев известит нас, что решил поставить на кон наши «Пионеры» на «определенных условиях». Потом условия одно за другим сброшены, а под конец генеральный отдал даже то, о чем его не просили, – советские РСД на Дальнем Востоке и оперативные ракеты повышенной дальности в Европе. Американцы подивились, что бы это могло означать? Но потом посчитали – раз дают, ничего не требуя взамен, надо брать.

Я не смог прояснить, что вызвало смену румба в позиции Горбачева. Военные ссылались на приказ сверху. А. Н. Яковлев заметил:

– Генеральному виднее, нужны ли нам «дорогие игрушки» типа СС-20.

– Но заводы клепали их три года уже при Горбачеве, – говорю я.

– Ничего не поделаешь, инерция, – парирует Яковлев, напомнивший мне в этот момент Луку из горьковской пьесы «На дне».

Потом взялись всерьез за стратегические наступательные. Уже не связывая с денуклеаризацией Земли или (с паршивой овцы хоть шерсти клок) прекращением ядерных испытаний. Наконец, венские переговоры по обычным вооружениям, выводившие советские войска в ГДР примерно на отметки, которые я себе представлял в 1970-м или в 1976–1977 гг. Лед тронулся, радуйся.

Договоренности ставят Советский Союз перед необходимостью менять не просто доктрину и оперативные планы, но сами несущие материальные конструкции своей оборонной системы. США и НАТО в целом обходятся поправками по эшелонированию. Есть вопрос?

Другой вопрос – как быть со все дальше расходящимися асимметриями в военно-морских вооружениях и ВВС? Мы уходим из «третьего мира»? Тогда понятно. Соединенные Штаты могут считать, что на главном своем направлении они близки к победе.

Третий вопрос – если в обычных вооружениях Советский Союз односторонне разоружается, то в чем великая мудрость оформления пока безответной нашей доброй воли международными договорами с контролем, который нам же и предстояло оплачивать?

В межведомственной комиссии – ей было поручено координировать параллельно протекавшие переговоры по разоруженческой проблематике, а также увязывать подходы Минобороны и МИДа – постоянно разгораются бои местного, регионального и глобального масштаба. Меня, видевшего всякое на международных форумах, подчас удивляет острота полемики, которую ведут чаще других Э. А. Шеварднадзе и начальник Генерального штаба М. А. Моисеев. Один заявляет:

– Ведите переговоры с США сами, если будет принята позиция Министерства обороны.

Другой снимает с себя ответственность за безопасность страны, если предпочтение отдадут «капитулянтской» линии МИДа.

Как развивались события, когда не удавалось притереть подходы дипломатического и военного ведомств? Комиссия составляла доклад на имя Горбачева, в котором называла развязку или предлагала «верховному главнокомандующему» стать арбитром. В большинстве случаев Горбачев брал сторону Шеварднадзе без раскрытия мотивов своего решения.

Межведомственная комиссия, ее председателем был Л. Н. Зайков, должна была присматривать, кроме того, за точным исполнением советскими делегатами директив на ведение переговоров. Наиболее серьезные отклонения допускал Шеварднадзе. Неоднократно он принимал требования США, противоречившие имевшимся у министра полномочиям, с оговорками («лично готов согласиться», «требует дополнительного подтверждения» и пр.) или без оговорок, «забывая» отразить этот факт в отчете. Поэтому эксперты комиссии были вынуждены густым гребнем прочесывать протоколы и при возникновении сомнений что-то уточнять с помощью переводчиков и по другим каналам.

Горбачев реагировал на нелояльность министра неодобрительно. Иногда Шеварднадзе предлагалось самому выкручиваться. Но чаще всего потерянному вслед не смотрели. Мудро, если бы речь не шла о государственных интересах особой важности и элементарной порядочности.

Что имел в виду С. Ф. Ахромеев, говоря мне о «сознательном» небрежении генерального секретаря и президента советскими оборонными интересами? В безадресной предсмертной записке, датированной 24 августа, он написал: «Не могу жить, когда гибнет мое Отечество и уничтожается все, что считал смыслом жизни».

Я хорошо знал Ахромеева. Вместе в конце 70-х гг. мы отрабатывали не один документ, в частности в связи с принятым Советским Союзом в одностороннем порядке обязательством об отказе от применения первым как ядерного, так и обычного оружия. Ахромеев высказывался против военного вмешательства в Афганистан. Именно он забил в Генеральном штабе тревогу по поводу планов НАТО раскрутить в целях изнурения СССР гонку высокотехнологичных обычных вооружений. Заключение Ахромеева гласило: как было, дальше быть не может.

Человек чести и исключительной личной честности, маршал внес весомый вклад в модернизацию нашей военной доктрины и, без преувеличения, выработки нового военного мышления. Трагедия Ахромеева – дополнительная причина для глубокого и системного анализа перестройки.

Полагаю, что могу опустить до другого случая рассказ о нашем выходе из Афганской войны. В бесславности он спорил с началом интервенции. Политических деятелей, прямо или косвенно причастных к роковым решениям конца 1979 г., поразил склероз. Им на память приходили лишь чужие имена, а крепкие оценки войны как преступления плохо вязались с недавними выражениями совсем иного свойства. Впрочем, стать умнее никому не запретишь.

Не знаю, ждете ли вы от меня покаяния, столь модного на пепелищах. Хотя бы по поводу работы в Международном отделе ЦК КПСС. Дам справку – я принял поручение перестроить отдел, исходя из того, что партия перестала быть государственной и воплощением истин в последней инстанции. Оценить, что у меня получилось и что нет, можно, лишь сравнив Международный отдел 1987–1988 гг. с отделом 1990–1991 гг.