Валентин Фалин - Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания

Ради хорошей информации надо побегать или изрядно попотеть, перелопачивая тонны «словесной руды», не чураться встреч с корреспондентской братией, деловыми людьми, не обязательно ворочающими миллиардами, с парламентариями, интеллектуалами, молодежью, учеными. Каждый второй, идущий навстречу, может стать твоим учителем! Вполне возможно. Сегодня дети, вступающие во взрослую жизнь, знают зачастую больше, чем взрослые, впадающие в детство.

Назначение в Бонн лишь отчасти следовало понимать как признание полезности моего участия в процессе оздоровления отношений с ФРГ. Яснее многих это выразил, подписывая в моем присутствии оригинал верительной грамоты, председатель Президиума Верховного Совета СССР Н. В. Подгорный: «Заварил кашу, доводи ее до готовности. Обеспечишь ратификацию Московского договора, повесим тебе на лацкан орден достоинством повыше».

Для меня не секрет, почему у председателя Президиума Верховного Совета СССР других ассоциаций не возникало. Весной 1971 г. стало яснее ясного, что договору суждено продираться через густые тернии как в бундестаге, так и бундесрате. К сожалению, сбывался наш прогноз, его разделял Андропов, что нежелание Громыко сбросить вовремя давление в котле еще аукнется. Тяжелым бременем для социал-либеральной коалиции стала пассивность обеих сторон на исходе 1970 – в первые месяцы 1971 г., низкие темпы берлинских переговоров. Они почти перекрыли ей кислород.

В Бонне лучше ощущалось, что Московский договор – не три листа гербовой бумаги, что ставки по-настоящему высоки и борьба только разгорается. У меня сложное положение. Надо принимать на себя издержки чужой косности и упрямства, в противодействии которым ты дома потерпел неудачу, а в случае провала с ратификацией быть готовым облачиться в шкуру «козла отпущения». То, что при прочих обстоятельствах выглядело бы показателем доверия и широчайших полномочий, – отсутствие директив, в данной ситуации напоминало стремление переложить на посла риск неопределенности.

Опыт дается работой, а не ожиданием ее. Приходит этот опыт, увы, со скоростью уходящих лет. И сколь часто прожитые годы становятся укором вместо богатства! В политике особенно, где не счесть примеров напрасно изведенного, расхищенного времени.

На второй или третий день после прилета в Бонн встречаюсь с Э. Баром. Решаем, что немедленное возобновление наших бдений не будет сочтено за небрежение местными традициями. Если посол США проявит желание присоединиться, будем это приветствовать. В качестве места сбора избираем виллу Хенцен. Она расположена вне города. Подъезды к ней не столь оживленны. Практически нет соседей.

Созваниваюсь с посольством США. К. Рашу сообщено о моей готовности нанести ему визит. Посол приглашает посетить его в служебном здании. Это не очень обычно, особенно по отношению к коллеге, не успевшему вручить верительные грамоты. Видимо, К. Раш задумал поговорить не только о красотах Рейнской долины. Беру на подмогу первого секретаря В. Зарницкого, имеющего кое-какие навыки в английском.

Однако американский посол за беседу с глазу на глаз. Мой спутник коротает время, перелистывая в приемной журналы и строя догадки, какие у нас с К. Рашем могут быть тайны. Тайны имелись. В посольстве, кроме шифровальщиков, никто в детали не вводился. О факте контактов с Э. Баром и К. Рашем знали посланник, шеф моего протокола и повар, готовивший для нас обеды и ужины.

К. Раш проникся деликатностью миссии, которую брал на себя, и хотел быть уверенным в том, что партнеры его не подведут. Естественным также было стремление посла удостовериться, что новый и необычный механизм притирки позиций обладает преимуществами перед четырехсторонним. Наконец, нам надо было сопоставить календари, зарезервировав наперед дни, остававшиеся у американского коллеги не совсем заполненными.

Мысль о встречах на вилле советского посла Раш принял без энтузиазма. Какие-то условности мешают? Затем от Бара узнаю, что Раша беспокоит, не обставлены ли помещения, где мы снимем пикейные жилеты, микрофонами и скрытыми камерами.

Если на вилле и вмонтированы приборы подслушивания и подглядывания, то иностранных разведок. БНД (разведка ФРГ) наверняка кое-чем располагает. Не зря по вечерам в зарослях за оградой парка поднимаются антенны. Даю слово чести, что наши службы будут паиньками. О своих федеральная и американская стороны должны позаботиться сами. Бар принял мои гарантии. Посол США некоторое время осторожничал. Порой переходил почти на шепот. Потом все утрясется. Установится обстановка доброжелательности и доверительности. Но это случится позже.

Визит вице-канцлеру и министру иностранных дел В. Шеелю. Он извещает меня о времени вручения президенту Г. Хайнеманну верительных грамот.

– Мы демократизировали и упростили процедуры. Отменили, в частности, обмен речами. Если послу и президенту есть что сказать друг другу, они в состоянии сделать это в следующей за передачей грамот беседе.

Про себя отмечаю: какой труд пропал! Жаль. Впервые за пятнадцать последних лет писал для себя и от души.

Красивую и приметную речь сочинил. «Советско-западногерманские отношения не могут и не должны оставаться островом беспросветности и обреченности в море совершающихся перемен. Наши народы заслужили лучшую долю». Ладно, что-нибудь в этом духе скажу президенту.

Протокольная тема исчерпана. Обращаемся к актуальным проблемам межгосударственных отношений. Центр будет интересоваться, как В. Шеель прогнозирует развитие в ФРГ и воздействие советского фактора на совершающиеся процессы.

Социал-либеральная коалиция выразила назревшие объективные потребности. Новый лидер христианских демократов Р. Барцель признал это своим лозунгом – «Не так!». Да, перемены нужны, но иные и иначе. Кстати, мой контакт с председателем фракции ХДС установится в июне. На одном из приемов Р. Барцель подденет меня:

– Хоть так удостоюсь быть представленным новому советскому послу. Знакомиться с лидерами ХДС он не спешит. Наша «маленькая» партия наверняка значится где-то в конце его обширного списка.

– Вы были в отъезде. Судя по внешнему виду, грелись на южном солнце. Вступать в связь с фракцией ХДС, не дождавшись ее председателя, согласитесь, не очень тактично.

– Где вы учили немецкий? Какие языки еще в вашем арсенале? Кроме английского и французского. Они, поди, обязательные в советской дипломатии.

– Увы, французский не учил, английский по нерадивости забыл. Остается русский.

– Почему-то я думаю, что английский вы так же забросили, как немецкий.

Договариваемся о встрече «в ближайшие недели». С чего Р. Барцель допытывался, знаю ли я английский? БНД проведала о приездах Э. Бара и К. Раша на виллу Хенцен и тут же копию донесения отослала ХДС/ХСС? А может быть, зря волнения и все это светская болтовня?