Кирилл Николаев - Жизнь и смерть Эдуарда Берзина. Документальное повествование

Вот эти воспоминания, опубликованные под названием «Отрывок из письма бывшего следователя».

«В 1936 году содержащиеся в Магадане и на периферии осужденные к разным срокам изоляции троцкисты, зиновьевцы и бухаринцы (так их именовали) как по дирижерской палочке организовали — в местах их содержания волынки, открытые антисоветские Выступления, составляли и распространяли самые погромные (по тем временам) листовки-прокламации, требуя своего освобождения, требуя присылки из Москвы прокурора и предоставления им свободы передвижения, изменения рациона питания и т. д.

Попытки провести с ними беседы, которые предпринимались руководителями политотдела Дальстроя и УНКВД с тем, чтобы прекратить эти выступления, ни к чему не привели. А когда по указанию НКВД СССР оперативные работники начали изъятие из массы троцкистов зачинщиков, инициаторов, руководителей выступлений, они ответили устройством в бараках баррикад и объявлением массовых голодовок.

Каждое оперативное мероприятие, связанное с этими событиями, докладывалось Э. П. Берзину, который был, помимо всего, старшим оперативным руководителем, уполномоченным Наркомвнудела на Колыме.

…Зачинщиков-организаторов волынок среди троцкистов удалось изолировать от общей массы, а затем провести расследование и предать суду» 10 4.

Политическая наивность троцкистов, их удивительный идеализм столкнулись с непробиваемой железобетонной карательной системой сталинского режима. Результат такого столкновения оказался трагичным для троцкистов.

В воспоминаниях Берцинской, на которые мы уже ссылались, ясно показана обреченность этих людей, пытавшихся достучаться в железобетон НКВД.

«С такими же «неотошедшими», — пишет Берцинская, — пришлось встретиться и мне в лагере совхоза Сеймчан. Небольшой партией их привезли зимой 37-го из Магадана, почти в то же время, что и нас, — группу женщин…

Всем нам дали работу если не по специальности, то во всяком случае не тяжелую. Однако это их не удовлетворило. И они продолжали борьбу, добиваясь соблюдения Трудового кодекса о восьми-, а не десятичасовом рабочем дне, как это практиковалось в лагере. Требовали и выходные (в лагере выходные в летние месяцы были полностью отменены). За отказ работать по воскресеньям их отправляли в карцер.

Особо запомнилось, как Нушик Заварян (молодая женщина армянской национальности — К.Н.), не дожидаясь когда ее посадят в карцер, отправлялась туда своим ходом. Нагрузив где-то добытые саночки своим скарбом (чемодан в чехле и завернутая в такой же чехол постель), положив на самый верх книги, она медленным шагом следовала через весь лагерь, мимо всех бараков, как бы молчаливо показывая: «Вот еду в карцер, но все с собой взяла и буду там отдыхать, как положено по советским законам». А на чехлах чемодана и постели большими красными буквами было вышито: «Нушик Заварян».

Прошло несколько лет, и вот в 42-м меня привезли в Магадан, чтобы дать мне свободу. И я вновь увидела и этот чемодан, и эту постель, и вышитую красными буквами на чехлах надпись: «Нушик Заварян». Запыленные, заброшенные, валялись они в дальнем углу лагерной каптерки. Когда я спросила, почему владелица этих вещей не забирает их, старожилы магаданского лагеря мне — ответили: «В каптерке находятся вещи не только Нушик Заварян, но и многих других. Там остаются лежать вещи тех, кого уже давно нет в живых».

Да, сотрудники УНКВД по Дальстрою четко выполнили указания своего Наркома Ягоды о том, чтобы со всеми троцкистами, привезенными в Колымские лагеря, провести новые карательные акции. В некоторых случаях для этого использовался формальный повод нарушения этими людьми лагерного режима, а в иных — обходились и без повода.

Карательные органы широко применяли тогда засылку в троцкистские группы, содержавшиеся в лагерях, провокаторов и негласных агентов НКВД. Уже цитированный нами Байтальский приводит в своих воспоминаниях исповедь одного из подобных провокаторов — Бориса Княжицкого. Этот человек, по образованию инженер, был убежденным сторонником взглядов Троцкого. После высылки Троцкого вел, вместе с другими, подпольную работу и был разоблачен.

Испугавшись наказания, как пишет Байтальский с его слов, «подписал Княжицкий обязательство о сотрудничестве с НКВД. Рапорты подписывал «Граф». Сдавал рапорты и получал новые задания от своей новой жены. Арестовали, чтобы внедрить в колонию троцкистов. От правился туда сам, а не этапом. Выполнял задания и местного отделения».

Байтальский приводит слова Княжицкого:

«Пришел май тридцать шестого, и всю без исключения колонию нашу забирают — и на Колыму. Накануне этапирования меня вызвали и сказали: «Идешь с ними. О тебе сообщаем Колымскому управлению».

…Ну и вот, связал я троцкистов всех приисков, всех командировок. Не пойму я, как они наивны и доверчивы! Через два третий — осведомитель, а они так слепо верили мне. Больше полугода я был связным и часто встречался с их лидером Кролем. Подумайте, Кроль! Самуил Кроль! Светлая личность! Член партии с 1913-го года! Член президиума ВЦСПС! И такая неосторожность! Через меня он поддерживал связь с разбросанными по всей трассе троцкистами!

Все записки их, конечно, в отделениях НКВД фотографировались. Записки я отдавал по назначению, а фото представлял потом в Магадан, в Управление. В одной из записок Кроля было: «Нам бы организовать крепкий кулак в две-три сотни человек для отстаивания наших интересов, и тогда нас не замучают на общих работах». Приблизительно так.

Теперь начальство решило и здесь организовать суд над троцкистами. Я твердо знаю, что местное НКВД неохотно, только по московскому приказу готовит процесс. Но у НКВД не хватает материалов. Весь актив, староста троцкистский уже сидит в «доме Васькова» [20] «Домом Васькова» вольнонаемные и заключенные называли кирпичную тюрьму, построенную начальником Севвостлага Васьковым. в Магадане. Теперь свозят второстепенных».

Громкий судебный процесс над группой троцкистов во главе с Кролем и Барановским состоялся в Магадане. Но это было уже в 1937 году.

Как обычно, и в 1936 году главное внимание Берзин уделял горнодобывающей промышленности Дальстроя. Ежегодно план добычи золота увеличивали, а это требовало большого роста переработки горной массы. Особенно серьезные трудности возникали на вскрыше торфов. Теперь иногда их толщина достигала двух-трех метров. За короткое колымское лето такой слой грунта не успевал оттаивать. И заключенные, работая вручную — кайлом и лопатой, очень скоро останавливались перед многолетней мерзлой породой.