Петр Стегний - Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг.

В этом поразительном по откровенности документе — все или почти все, что питало душевные силы Екатерины, то высокое честолюбие, что двигало ее поступками на протяжении долгого тридцати четырехлетнего царствования. Здесь и не потускневшее за тридцать лет потрясение от прозвучавших в судьбоносный для нее день под сводами Казанского собора слов апостола Павла о «Фиве, сущей служительнице», чье имя почти буквально совпало с тем, как в детстве называли саму Екатерину — Фике, и глубокая, фаталистическая вера в избранность своей судьбы, свое высокое предназначение, и отголосок той идеи, что на протяжении всей жизни таилась в глубине ее души, — идеи о восстановлении Византийской империи.

«Пусть кто как хочет думает, а я считаю, что Апостол в Ваше возшествие пристал не на удачу» [182] Здесь — не случайно — П.С. , — такими словами пытался Г. А. Потемкин восстановить покой в душе Екатерины в один из самых опасных моментов ее царствования, в начале второй турецкой войны. И повторил благоговейно слова Апостола Павла о Фиве, сущей служительнице.

«Вы знаете меня, что во мне сие не суеверие производите» [183] Письмо Г. А. Потемкина Екатерине II от 5 февраля 1788 г. цитируется по «Екатерина II и Г. А. Потемкин. Личная переписка. 1769–1791 гг.», М.: 1997 г., под редакцией В. С. Лопатина, сс.265–267. , — пояснял (скорее, напоминал) светлейший. И, конечно же, не лукавил. Мистическое в его судьбе, как и судьбе Екатерины, было намертво сплавлено с реальным, «испанские замки» — со здравым смыслом.

Не случайно, видимо, 29 июня она несколько раз принималась писать воспоминания, удивительные по своей откровенности, но так и не доведенные до конца.

Это были дни судьбы.

Екатерина вытащила наугад из отложенной стопки сложенный вчетверо лист бумаги. Копия ее письма к Гримму, писанного четыре года назад. Пробежав первые строчки, она уже не могла оторваться и прочла письмо целиком.

«Déscription métafysique, physique et morale de l’Habit Rouge: cet Habit Rouge enveloppe l’être qui a un coeur excelentissime, joint a un grand found d’hônnéteté; de l’ésprit on en a comme quatre, un found de gaieté intarissable, beaucoup d’originalité dans la conception des choses et dans la façon de les rendre, une éducation admirable, singulierement instruit de tout ce qui peut donner du brillant a l’ésprit. Nous cachons comme meurtre notre penchant pour la poésie; nous aimons passionnement la musique; notre concetion en toute chose est d’une facilité rare; Dieu sait ce que nous ne savons pas par coeur; nous declamons, nous jasons, nous avons le ton de la meilleure compagnie; nous sommes d’une très grande politesse; nous écrivons en russe et en français comme il est rare ches nous qu’on ecrive, tant pour le caractère; notre exrerieur; nos traits sont très reguliers; nous avons deux superbes yeux noirs avec des sourcils tracés comme on n’en voit guère; taille au-dessus de la mediocre, l’air noble, la demarche aisée; en un, mot; nous sommes aussi solide interieurement qu’adroit, fort et brillant pour notre exterieur. Je suis persuadée que si Vous rencontriez cet Habit Rouge, Vous demanderiez son nom, si Vous ne le deviniez tout d’abord» [184] Метафизическое, физическое и моральное описание Красного кафтана: этот Красный кафтан носит существо, имеющее превосходнейшее сердце, соединенное с безукоризненной честностью: ума у нас хватает на четверых, в нас много веселости и оригинальности в понимании вещей и в способе их изложения, восхитительная образованность, знание всего, что может придать блеск уму. Мы скрываем, как преступление, нашу склонность к поэзии; мы страстно любим музыку, с удивительной легкостью проникаем в суть вещей; невозможно сказать, что бы мы не знали наизусть; мы декламируем, ловко болтаем, умеем вести себя в любой компании; мы чрезвычайно вежливы, пишем по-русски и по-французски, как редко кто у нас может писать, как по стилю, так и по содержанию; наша наружность вполне соответствует нашему характеру; черты нашего лица очень правильны; у нас превосходные черные глаза и брови редкой красоты; рост выше среднего, и блистательны наружно. Я убежден в том, что если бы Вам встретился этот Красный кафтан, Вы поинтересовались бы его именем, если не догадались о нем сразу» (фр.) . .

Боже, как давно это было! Екатерина подняла голову от письма. Молодой адъютант Потемкин умел показать товар лицом. Усмехнулась, вспомнив, как изящно изгибал стан молодой протеже светлейшего, изъясняя достоинства картин присланных с ним в подарок императрице.

Как недавно все это было, будто вчера. Она даже помнит, что ответила светлейшему.

— Le tableau est beau, mais le colorit est defectueux [185] Картина прекрасна, но колер бледноват (фр.) . .

Александр Матвеевич был в тот день немного бледен.

Кто знает, зачем так ответила, ведь понравился сразу.

Сколько же тогда ему было? Двадцать семь? Двадцать восемь?

Свой возраст она помнила точно. После пятидесяти вдруг стала ощущать каждый прожитый месяц, каждую неделю всей кожей, всем своим существом.

Екатерина резко поднялась из-за стола и подошла к трюмо. Из зеркала на нее смотрела женщина с властным и одухотворенным лицом. Осанка ее была величественна, свободное платье с пышными рукавами скрывало приобретенную с годами полноту. Серебряные нити седины не портили прекрасные каштановые волосы. Екатерина опустилась на бархатный пуф, стоявший перед трюмо, и принялась за вечерний туалет. Вот уже три года, как она начала прользоваться косметикой, но все еще считала, что об этом никто не подозревает. Она несколько раз энергично провела смоченным в воде платком от скул вниз, к тяжелому и двойному подбородку.

С каждым взмахом руки лицо ее будто линяло на глазах.

Только сейчас почувствовала она, как утомил ее этот бесконечный день. Гудели ноги, ныла спина, а главное — в душе накопилось едкое, казавшееся беспричинным раздражение. По воспитанной годами привычке к самоанализу Екатерина принялась перебирать в памяти события минувшего дня. Все, казалось бы, прошло хорошо. Двадцать восьмой год ее царствования начался блистательно. В гвардии было заметно усердие, гости веселы. Отчего же эта глухая тоска? Неужели дело в истории с Мамоновым? Он не явился — сказался больным, — что же, в такте ему не откажешь. Два красных кафтана в свите — это было бы уже слишком.

Екатерина невольно усмехнулась.

Отчего же нет радости? А, может, просто годы, может, прав Нарышкин, сказавший намедни с дурацкой своей откровенностью:

— Пережили мы свое время, матушка.

Что же, может, и пережили. Но какое это было время!

Нахлынули воспоминания.

Вот склоняется над ней красное от возбуждения лицо Алехана Орлова. Весь в пыли, дышит, как загнанная лошадь, шрам, обычно припудренный, совсем лиловый. Что, бишь, сказал? «Матушка, вставай, все готово для воцарения». Дурачок, так и остался в уверенности, что она спала. Какое там, последние две ночи в Петергофе провела без сна.

Белые ночи, les nuits blanches [186] Белые (бессонные) ночи — игра слов (фр.) . . Каждую минуту ждала гонцов от Григория. А затем скачка навстречу восходящему солнцу, эта драка Алехана с крестьянином, который не хотел уступать лошадь, а у Средней рогатки — Григорий с Федором Барятинским верхами. Какой день! Как прекрасно все было — любовь и смерть шли рядом. Ради этого следовало жить.