Дмитрий Ненюков - От Мировой до Гражданской войны. Воспоминания. 1914–1920

Скоро катастрофа выяснилась окончательно, и понемногу стали собираться беглецы из погибших корпусов. Из 13-го вернулись лишь отдельные люди, а из 15-го собралось до пяти тысяч, причем некоторые роты и команды пришли целиком. Это те части, начальникам которых при катастрофической обстановке удалось сохранить присутствие духа и дисциплину в своих частях, при твердом желании не сдаваться врагу. Им пришлось двигаться ночью и днем, скрываться в лесах, зачастую не имея ни пищи, ни питьевой воды. Кроме этих корпусов пострадали сильно части 23-го корпуса и почти целиком погиб гвардейский Кексгольмский полк.

Когда начали судить и рядить о причинах нашего поражения, то приводили всевозможные доводы. Говорили, что во всем виноват генерал Жилинский, командовавший издалека и стеснявший командующего армией, виноват командир первого корпуса генерал Артамонов, [52]не сумевший удержать нашего левого фланга, виноват генерал Благовещенский, [53]вводивший свой корпус в бой по частям, виноваты германская тяжелая артиллерия и бронированные автомобили, которых у нас не было и которые подавляли моральные качества наших войск, виновата неоконченная мобилизация и т. д. Это были суждения массы, но я слышал и суждения отдельных серьезных лиц, которые приводили другие причины. Они говорили, что в этом бою выяснилось прежде всего превосходство немецкой военной школы, военного искусства и военной дисциплины. Выяснилась неподготовленность нашей армии к маневренному бою крупными частями войск, выяснилось неумение наших частей держать связь как между собою, так и с высшими и низшими инстанциями. Выяснилось отсутствие инициативы у начальников и руководящей военной идеи, проникающей во все слои от мала до велика. Все остальные вышеприведенные причины, если и существовали, то не имели решающего значения.

Урок был дан: Гинденбург с меньшим числом войск наголову разбил нашу 2-ю армию. Нужно было отдать себе ясный отчет в причинах поражения и приступить к врачеванию своих недостатков, благо обстановка позволяла это сделать.

Немцы, будучи слабы численно, не могли предпринять серьезной наступательной операции на нашем фронте и давали нам возможность подготовиться к новым действиям. На самом деле этого сделано не было. Сменили нескольких командиров корпусов и начальников дивизий и на этом успокоились, отдав на жертву общественному мнению генерала Самсонова, благо он пропал без вести. На мой вопрос у начальника оперативного отделения, кто занимается изучением уроков этой войны и проведением в жизнь новых тактических инструкций, я получил ответ, что это делается в штабах фронтов, а когда вскоре после того я обратился с тем же вопросом к полковнику Генерального штаба, приехавшему с Северо-Западного фронта, мне ответили, что это дело Ставки. На самом деле этим никто не занимался и стали заниматься только спустя год, когда начальником штаба сделался генерал Алексеев. Таким образом, весь опыт войны в продолжение целого года никем не собирался, и каждый участник войны приобретал опыт в своем деле без всяких пособий. Отсюда ясно, сколько было принесено напрасных жертв и сколько энергии растрачено непродуктивно.

На австрийском фронте дело шло лучше. Во-первых, вследствие войны с сербами, австрийская мобилизация и сосредоточение несколько запоздали, что дало нам возможность стянуть значительные силы к моменту их наступления, тем не менее первоначальный успех был с их стороны. Они потеснили 4-ю армию генерала Зальца [54]и обрушились главными силами на 5-ю армию генерала Плеве. [55]Положение его было весьма тяжелое, но он вышел из него блестящим образом, неся тяжелые потери и отступая шаг за шагом, защищая каждую пядь земли. Южная группа генерала Рузского [56]между тем наступала форсированным маршем, разбила австрийцев на Золотой и Гнилой Липе, заняла Львов и стала угрожать правому флангу и тылу главной массы австрийских войск. Прибытие новых корпусов позволило нам начать наступление на левый фланг австрийцев, прикрываясь Вислой, и таким образом они подверглись риску быть охваченными с двух сторон. Плеве был спасен, так как австрийцы были вынуждены к перемене плана действий. Они бросились главными силами на Рузского и Брусилова, [57]чтобы парализовать создавшееся для них тяжелое положение, но Плеве быстро оправился и в свою очередь перешел в наступление. Его прибытие к месту боя решило Галицийскую операцию. Австрийцам пришлось спешно отступать, и вся Галиция, кроме крепости Перемышль, попала в наши руки.

Из рассказов очевидцев у меня сложилось следующее мнение об этой операции. Мы победили благодаря численному превосходству, так как австрийская армия была подготовлена к войне хорошо, но славяне-солдаты совершенно не желали воевать с Россией и при первой возможности охотно сдавались в плен. Что касается до командного состава, то он действовал прекрасно. Движения австрийцев были быстры и всегда разумны. Благодаря хорошему командованию, австрийцы очень счастливо вышли из тяжелого положения, не оставив в приготовленном для них стратегическом мешке ни одной крупной войсковой части, хотя общее число пленных было очень велико.

Наибольшая заслуга в Галицийской операции принадлежит, безусловно, генералу Плеве, выдержавшему главный удар и быстро от него оправившемуся, с тем чтобы самому явиться на решительный пункт в решительный момент.

Мне пришлось видеть генерала Плеве один только раз, когда он приезжал в Ставку уже год спустя в качестве главнокомандующего Северным фронтом. Маленький хромой человек с неприятным и злым лицом. Подчиненные его не любили за сухость, граничащую с жестокостью. Он не был талантлив, но был систематик с громадной волей и упорством. Внушая страх подчиненным, он заставлял их работать, напрягая все силы, а в случае неудач безжалостно сгонял с мест. Этой системой он выбирал из своих войск все, что они могли дать, а потому почти не имел неудач. Рассказывают, что его начальник штаба генерал Миллер [58]шутя говорил, что, когда умрет, завещает написать на своем памятнике: «он был начальником штаба у Плеве», считая, что всякий человек его поймет и пожалеет.

В Ставке впечатление от Галицийской победы было чрезвычайно радостное. Все ходили как именинники, и поражение под Сольдау как будто стерлось из памяти. Я сам в это время очень тяжело переживал наши неудачи. Помню, как под влиянием известий о тяжелом положении Плеве я пошел в церковь помолиться и вошел туда в самый момент молебного пения «разумейте, языцы, яко с нами Бог». Это мне показалось хорошим предзнаменованием, и действительно, возвращаясь из церкви в вагон, я встретил бегущего с телеграммой в руке полковника Александрова, [59]громко кричащего: «Победа, победа!». Телеграмма была о победе генерала Рузского над Брудерманом. [60]