Дмитрий Ненюков - От Мировой до Гражданской войны. Воспоминания. 1914–1920

Особых нововведений в Ставке не последовало. Государь поселился в губернаторском доме, который с этого времени получил название дворца. С ним поместилась и ближайшая свита: министр двора граф Фредерикс, назначенный командующим главной квартирой, адмирал Нилов, гофмаршал князь Долгоруков, комендант главной квартиры генерал Воейков, лейб-хирург Федоров, начальник конвоя граф Граббе и флигель-адъютанты Дрентельн и Саблин. [171]Генерал Алексеев занял две комнаты в квартирмейстерской части.

Каждое утро в 10 часов государь ходил в оперативную часть, где принимал доклад начальника штаба, который продолжался около часа, потому возвращался во дворец и принимал приезжавших по служебным делам до завтрака. В 1 час был завтрак, на котором присутствовало около 30 человек, т. е. столько, сколько могло поместиться за столом, причем постоянными гостями были лица свиты и старшие иностранные агенты, мы приглашались по очереди. В 3 часа государь обыкновенно уезжал на автомобиле за город и там гулял пешком около двух часов. После возвращения обычно подавался чай, а потом государь читал бумаги и письма.

В 8 часов был обед на такое же количество, как и завтрак. После обеда государь занимался в кабинете, а с 11 до 1 часу пил чай и играл в домино с приближенными.

Генерал Алексеев отказался от ежедневного стола во дворце, так как это отвлекало его от занятий, и завтракал и обедал у нас в собрании за одним столом с начальниками управлений, а во дворец приходил только по воскресеньям и особо торжественным дням.

Завтрак во дворце состоял из трех блюд и обед из четырех. После завтрака и обеда государь минут двадцать беседовал с приглашенными. Нам, т. е. начальникам управлений, приходилось бывать у царского стола раза два или три в неделю, что, пожалуй, было слишком часто и потому теряло интерес. Младших офицеров обыкновенно приглашали не чаще раза в месяц, и они, конечно, очень это ценили. Со мной раз вышел такой казус, что я позабыл про приглашение и не пошел, так что пришлось надевать саблю и идти извиняться перед гофмаршалом. В общем, все церемонии по случаю военного времени были упрощены и особого этикета не соблюдалось, даже лакеев из красных кафтанов переодели в защитный цвет. Сам государь ходил всегда в защитной блузе и держался очень просто. Когда он разговаривал с кем-нибудь, то умел говорить с особым шармом, и никто не мог так обласкать, как он.

С новым командованием в Ставке появились новые лица. Вместо генерала Данилова был назначен генерал Пустовойтенко, [172]который играл совершенно подчиненную роль у генерала Алексеева и не пользовался никаким влиянием. Кроме него появился еще генерал Борисов [173]– большой оригинал. Он все время сидел у себя в комнате, которую называл щелью, так как она была очень маленькой. Его роли при Алексееве точно никто не мог понять. По-видимому, он служил ему памятной книжкой, так как обладал большой эрудицией по военным вопросам, а также говорят, что Алексеев давал ему на критику свои проекты и зачастую исправлял их согласно его указаниям. Его в шутку называли нимфой Энрией [174]Алексеева. Появилось еще много людей как военных, так и штатских. С принятием главного командования государем Ставка сделалась землей обетованной, штаты стали пухнуть и расширяться, и карьеристы всех рангов устремились туда в надежде урвать свой кусок пирога. Особенных талантов, впрочем, не появлялось. Между военными следует упомянуть полковника Генштаба Базарова, [175]назначенного состоять при агентах, а между гражданскими чинами инженера Паукера, [176]назначенного заведовать железными дорогами прифронтовой полосы, и Базили [177]– начальника дипломатической канцелярии.

В это же время был назначен помощником ко мне флигель-адъютант фон Ден, [178]женатый на Шереметевой и потому приходившийся дальним родственником государя. Он был очень порядочный, умный и способный человек, но, к сожалению, совершенно больной. У него была наследственная сухотка спинного мозга, вследствие чего он не мог служить в строю. Мы были с ним сослуживцами еще с мичманских чинов, и я был очень доволен его назначением. Мы часто говорили с ним о военном и внутреннем положении в стране, и он соглашался со мной, что мы стремимся в пропасть, но тем не менее твердо надеялся на какое-то чудо, которое спасет государя и Россию.

Жизнь в Могилеве постепенно стала укладываться в свои рамки. Днем все работали, но вечера уже проводились иначе, чем в Барановичах. Там обыкновенно сидели по вагонам и занимались, кто своим делом, а кто беседой с приятелями. Здесь же или ходили в гости к знакомым или играли в карты, или кутили по ресторанам. Женатая публика стала выписывать свои семьи, чему начальство не препятствовало, и скоро в Ставке появились нарядные дамы, которые устраивали приемы по определенным дням. Дамы соперничали друг с другом, и скоро публика стала делиться на лагери, одним словом, от прежнего не осталось ни следа, а о войне как-то даже и позабыли.

Впрочем, она о себе еще напоминала. Под Вильной от 10 до 15 сентября начались сильные бои, и немецкая кавалерия произвела большой прорыв в направлении на Молодечно и быстро разлилась в направлении на Минск и Борисов. Это уже было не так далеко от Могилева, и даже ходили слухи, оказавшиеся потом неверными, что немецкий разъезд видели в лесу верстах в тридцати от Ставки. Спешно вызвали бригаду кавалерии, и даже сотни императорского конвоя вышли на заставы. Несколько дней только и было разговоров о немецкой кавалерии, но затем все стихло. Алексеев тут обнаружил свой талант. Удачной рокировкой корпусов он посадил зарвавшихся немцев в мешок, из которого им удалось выкарабкаться только с большим трудом и потерями. Все обошлось благополучно. К концу сентября фронт окончательно стабилизировался в довольно неудобном для нас положении, так как мы потеряли Вильно и Барановичи со связанной с ними рокировочной магистралью. Немцам в это время угрожало наступление союзников на Западном фронте, и нужно было взять войска с нашего для других целей.

После ухода немцев из Рижского залива Балтийский флот сейчас же занялся восстановлением минного поля в Ирбенском проливе. На этот раз поле было заметно усилено, причем были употреблены, главным образом, двойные, или вахтенные, мины. Также были на мелких местах затоплены шхуны с песком и камнями. Во время этих работ у нас подорвался миноносец «Охотник», но благополучно был доставлен в Ревель. В начале августа в Ставку прибыл с Северо-Западного фронта капитан 2-го ранга Альтфатер с просьбой разрешить командующему флотом употреблять дредноуты для операций в море, мотивируя свою просьбу невозможностью производить операции мелкими судами без поддержки крупных. Мотивировка была совершенно правильная, но генерал Данилов занял определенное оппозиционное направление. Было собрано совещание у великого князя в вагоне, на котором присутствовали начальник штаба, генерал-квартирмейстер, я и Альтфатер. Данилова убеждали целый час, но он твердо стоял на своем, говоря, что в случае гибели и тяжелой аварии дредноутов придется к Петрограду с фронта посылать два корпуса. Наконец я предложил ограничиться двумя дредноутами с тем, что два других и «Павел» с «Андреем Первозванным» останутся неприкосновенными для обороны Финского залива. Великий князь чрезвычайно обрадовался этому выходу из положения и сейчас же дал свое разрешение. Данилов потом на меня дулся три дня.