Дмитрий Ненюков - От Мировой до Гражданской войны. Воспоминания. 1914–1920

Я долго в Рени не задержался и отправился на пароходе в Черноводы, где застал и нашу флотилию, стоявшую и оберегавшую знаменитый Черноводский мост. Мост этот действительно очень красив и составляет чудо инженерного сооружения. Прямо какие-то ажурные кружева на огромной высоте. Болгарские аэропланы ежедневно сбрасывали на мост бомбы, но почти всегда безуспешно, а маленькие поломки сейчас же чинились. Наши лодки обстреливали аэропланы из своих аэропушек и, по-видимому, успешно, судя по минимальным повреждениям на мосту.

В Черноводах я сел на автомобиль и отправился в штаб генерала Зайончковского, стоявший в местечке с названием, похожим на Меджидие. Генерала я нашел в очень хорошем расположении духа, вероятно, вследствие недавнего удачного боя, где болгары были отражены. Он меня пригласил обедать и все время рассказывал разные разности. Он был очень доволен приемом при румынском дворе, очень много говорил о любезности королевы, но о румынском войске, подчиненном ему, был очень скептического мнения. Нижние чины, по его словам, были неплохи, но офицерский и, в особенности, командный состав не имел никакого представления, что такое война. Ни связи, ни взаимной поддержки совершенно не было. Полки оставляли свои позиции, совершенно не заботясь о соседях. Он был вынужден расставить в тылах свою кавалерию с приказанием гнать обратно отступающие части. Рассказал также несколько анекдотов. Один раз в тылу румынский полк принял нашу кавалерию за болгарскую и недолго думая положил оружие. Чтобы этого впредь не случалось, он приказал всей кавалерии надеть румынские шапки.

Жаловался он на своего начальника штаба, что он вместо того, чтобы работать, только ухаживает за сестрами милосердия. Про Веселкина сказал, что он им очень доволен и что он его взял лаской. «Он такой человек, что если его попросить, то он все сделает, а если приказать, то ничего». В общем, он надеялся, что с прибытием подкреплений он перейдет в наступление и опрокинет болгар.

В этом он ошибался. К нему прибыли сильные подкрепления, но болгары его опрокинули, и ему пришлось отступать в полном беспорядке.

От Зайончковского я приехал в Констанцу. Очень нарядный курортный город представлял картину полного беспорядка. Все состоятельные жители в панике бежали, побросав свое имущество. По улицам бродил голодный домашний скот, который подбирали наши солдаты и отправляли в свои части. В гавани стояли наш броненосец «Ростислав» под флагом адмирала Паттона [223]и несколько миноносцев. Их назначением было поддерживать левый фланг нашей позиции. Я проехал прямо на «Ростислав».

Адмирал Паттон был очень рад меня видеть. Он мне сообщил, что в Констанце стоять было бы неплохо, если бы не постоянные налеты аэропланов, которые ежедневно делали визиты и сильно разрушали город. В «Ростислав», впрочем, пока не было еще ни одного попадания. На «Ростиславе» был очень толковый артиллерийский офицер. Он мне сказал, что благодаря отсутствию практики мирного времени и выработанных методов чрезвычайно трудно использовать надлежащим образом могущественную судовую артиллерию на пользу армии. Он сейчас работал в этом направлении с сухопутными артиллеристами, но боится, что не успеет закончить своей подготовки и что армию собьют раньше. Он просил меня повлиять на генерала Зайончковского, чтобы будущее наступление повелось в охват приморского фланга болгар, с высадкой небольшого десанта в тыл болгарам, как это успешно уже практиковалось на кавказском побережье. Пока что наши миноносцы практиковались в стрельбе по неприятельским позициям, но, вследствие трудности наблюдения, о результатах было судить трудно.

Я перекочевал на «Ростислав» и на другой день рано утром присутствовал при входе в Констанцу пяти больших наших транспортов, привезших пехотную бригаду.

Адмирал Паттон сильно опасался неприятельских подводных лодок и все время сигналами торопил транспорты, которых охраняли миноносцы. Действительно, в продолжение двадцати минут транспорты один за другим вошли к узкую гавань и пришвартовались к пристаням. Сейчас же началась высадка, чтобы успеть убрать с судов всех людей до налета аэропланов, что также удалось очень счастливо. Через час уже все войска были размещены на берегу, и продолжалась только выгрузка грузов. В 9 часов утра я отправился в обратный путь.

Приехав в штаб, я передал просьбу моряков об атаке приморского фланга, но генерал меня рассеянно выслушал и, видимо, был занят чем-то другим.

Впоследствии оказалось, что неприятель обрушился на наш центр, прорвал его, и приморскому флангу пришлось спешно отходить. Те, которые успели отойти на Констанцу, благополучно сели на транспорты под защитой судовых орудий и эвакуировались, а отступившие сухим путем сильно пострадали от атак болгарской кавалерии, и часть их сдалась неприятелям.

У адмирала Колчака, тогда уже командовавшего флотом, был план обороны Констанцы, но, так как заблаговременно не устроили никаких укреплений и войск, отступивших на Констанцу, было очень мало, то пришлось его отбросить. Наши суда очистили порт уже под огнем неприятельской артиллерии.

Тем же путем, как я приехал, так и вернулся в Ставку. Общий смысл моего доклада был тот, что на румын надеяться нечего и нужно рассчитывать только на себя. Генерал Алексеев сейчас же принял меры к усилению наших войск в Добрудже, но они уже прибыли поздно.

Вслед за назначением адмирала Колчака командующим флотом в Черном море контр-адмирал Непенин был назначен командующим в Балтийском море вместо адмирала Канина. Оба эти назначения составили своего рода революцию, так как адмиралу Колчаку было всего 41 год, а Непенину 43 года. Обоим старым командующим нельзя было поставить в вину никаких важных ошибок или промахов, но несомненно, что оба обнаруживали некоторую вялость и, может быть, слишком большую осторожность. На самом деле это было следствием того, что и на море благодаря минам и подводным лодкам война приобрела позиционный характер.

Новый командующий Балтийским флотом в противоположность адмиралу Колчаку учился в корпусе плохо, был изрядным шалопаем, постоянно сидел в карцере и сейчас же по производстве в мичмана попал в кутежную компанию, почему долгое время был на плохом счету у начальства. Только попав в штаб-офицеры, он переменил образ жизни и вдруг обнаружил недюжинные способности. Получив в командование отряд маленьких миноносок, очень неудобно построенных, он быстро привел его в отличное состояние и обратил на себя внимание адмирала Эссена. Назначенный затем начальником службы связи, учреждения совершенно нового, он так сумел поставить этот сложный аппарат, что обратил на себя всеобщее внимание. В своем лице он объединил как оперативную, так и агентурную разведку и, действительно, знал все, что делается как в море, так и у неприятельских берегов, так и в Кильском канале. Он снабжал ценными сведениями не только свой флот, но неоднократно и английский, за что получал особые благодарности. Каждый наш командир или начальник отряда, выходя в море и получив задачу от оперативной части, непременно шел к Непенину для ориентировки об обстановке в море и, возвратившись, давал ему сведения о том, что он видел и слышал.