Дмитрий Ненюков - От Мировой до Гражданской войны. Воспоминания. 1914–1920

Меня очень еще занимал вопрос о моряках в Добровольческой армии, которых насчитывали человек до 30, и это число постепенно увеличивалось. Раздумывая об их применении, я остановился на мысли устроить броневые поезда и посадить моряков на них, как людей, хорошо знакомых с артиллерией. Я написал Деникину письмо с этим предложением и получил одобрительный ответ. Нужно было в Ростове заняться организацией этого дела, так как там были большие технические средства. Это было мною поручено капитану 1-го ранга Потемкину, который служил в армии с начала возникновения.

Надлежало также облегчить сношения с армией, для чего обратиться к морскому пути. Единственным портом, принадлежавшим армии, был Ейск, до взятия ими Новороссийска, но он был очень неудобен, так как допускал входить в него суда с осадкой не более 10 футов. Чтобы окончательно убедиться в его пригодности, я решил обратный путь совершить через него. Мы выехали целой компанией: Соловский, Потемкин и Елачич, который сговорился с Алексеевым и получил от него некоторые поручения по обеспечению тыла армии. Железная дорога в Ейск, несмотря на совсем недавнее хозяйничанье большевиков, была в относительном порядке, и мы доехали до места без всяких приключений.

Ейск оказался самым дешевым городом на всем юге России. Цены здесь были до смешного низки не только по сравнению с Одессой, но даже и с Новочеркасском. Вообще этот маленький городок производил очень симпатичное впечатление своею внешностью, так как весь утопал в садах. Я повидал здешнего командира коммерческого порта и узнал от него, что обычно, кроме случаев особо низкой воды в зависимости от ветров, можно ввести в порт пароходы с осадкой и в 12 футов. Это было мне очень на руку. Через день пароходы Азовского общества содержали рейсы между Ростовом и Ейском, и мы воспользовались одним из таких пароходов. В Ростове нас порадовало известие о занятии добровольцами Екатеринодара, что давало армии солидную базу и прочную опору.

Вообще, уезжая из армии, я чувствовал радостное настроение. В этот героический период своего существования армия еще была идейной, и бациллы разложения, впоследствии ее погубившие, работали только в тылу, да и там еще явно себя не обнаруживали.

Обратный путь в Одессу по железной дороге был довольно кошмарный: ободранные и битком набитые вагоны с насекомыми и длительные остановки на станциях совершенно портили мне настроение, тем более что я уже успел привыкнуть в последние дни ездить в отдельном купе и скорых поездах.

Должен сказать, что я с большим удовольствием протянулся на своей чистой и мягкой постели в уютной комнате по возвращении в Одессу после двухнедельного скитания. В особенности меня радовало, что я теперь представитель войска Донского и могу не бояться арестов и обысков. От генерала Богаевского у меня, кроме удостоверения, был еще чек на пятьдесят тысяч рублей, так что я имел законное право иметь свою канцелярию и даже печать, что должно было импонировать местным властям. Нужно, конечно, было соблюдать известный такт и проявлять ловкость, чтобы не быть взятым врасплох и не попасться слишком явно.

На другой же день по приезде в Одессу я сделал визиты австрийскому генералу, командующему войсками в Одессе, представителю гетмана генералу Рауху и градоначальнику генералу Мустафину, [302]в качестве представителя войска Донского. На входной двери в квартиру я прибил большой плакат с моим новым званием и на этом успокоился.

Надлежало приступить к выполнению задач, данных мне генералом Алексеевым.

Прежде всего я подумал, конечно, об облегчении работы самого генерала Алексеева. Я сейчас же поехал к генералу Санникову, который был одесским городским головой, и к генералу Тихменеву, жившему барином на даче на Большом Фонтане. Оба немного поколебались, но затем согласились. Этим с генерала Алексеева снимались уже две важные заботы: по снабжению войск и по военным сообщениям. Нужно было еще найти специалиста по финансовым вопросам, но это оказалось чрезвычайно трудным. Все такого рода специалисты в Одессе были сплошь жиды, но и среди немногих русских не было ни одного сколько-нибудь походившего на патриота. Вероятно, финансисты по самой своей природе не склонны к патриотизму. Недаром банкиры меня уверяли, что капитал аполитичен. Я делал предложения двум, казалось, порядочным людям, но они поблагодарили за честь и отказались под благовидными предлогами.

Следующий вопрос состоял в снабжении армии санитарным имуществом и бельем. В этом деле мне очень помог бывший санитарный уполномоченный на Дунае Черногорчевич, который дал мне прекрасную идею и много способствовал в ее выполнении.

В Одессе были огромные склады санитарного имущества, но немцы наложили на них руку, запечатали и поставили часовых к складам, так что подобраться к ним было чрезвычайно трудно. Черногорчевич надоумил меня попытаться вывезти из Румынии тамошние склады и брался устроить это дело за небольшие взятки, на которые румыны очень падки.

Я отправил Черногорчевича в Яссы, где в то время был Кароль [303]и главная румынская квартира. Ему удалось найти ходы к королеве и через ее могущественное посредничество устроить освобождение из-под секвестра измаильских и болградских складов Красного Креста. Я достал у капитана 1-го ранга Хоматьяно, ликвидирующего дела Дунайской транспортной флотилии, мелкосидящий пароход «Чатырдаг» и отправил его в Измаил за грузом. Документы все были написаны на Одессу, куда он был должен доставить груз в главный склад русского Красного Креста. Хотя разрешение на вывоз и было дано, тем не менее Черногорчевичу еще пришлось повозиться с местным румынским начальством, и без взяток дело не обошлось. Иначе чиновники то были в отпуску, то больны, то бумаги не в порядке, словом, обыкновенная история. Тем не менее через неделю все было готово, склады погружены на «Чатырдаг», и он вышел в море и пошел, конечно, не в Одессу, а в Ейск, куда благополучно и прибыл. Таким образом, Добровольческая армия была снабжена на продолжительный срок санитарным материалом.

После моего возвращения в Одессу деятельность нашего бюро по отправке офицеров в Добровольческую армию значительно сократилась. Видимо, число безработных в городах сильно уменьшилось. Офицеров еще было очень много, они были видны повсюду, но это уже были, по-видимому, устроившиеся на службу или имевшие надежный кров и пропитание. Уехавших из чистого патриотизма вообще было очень мало. Взамен людей мне удавалось зато посылать много материала.

Интересно то, что какими-то судьбами слухи о нашем бюро проникли далеко за пределы Одесского района. К нам приезжали небольшие группы офицеров не только из ближних городов, но даже из Киева и Москвы. Последнее объяснялось тем, что большевики очень строго наблюдали за своей границей, ведущей на Дон, а потому едущие в добровольцы предпочитали кружной путь через Могилев, Чернигов и другие города, ведущие на Украйну. Ко мне в бюро стали являться также и сербы, как офицеры, так и солдаты, которых направлял сербский представитель Шайнович, бывший в Одессе генеральным консулом и теперь находившийся под бдительным надзором у немцев. Эти сербы принадлежали, главным образом, к сербским войскам, формировавшимся в Одессе из австрийских пленных во время войны. Когда немцы и австрийцы заняли Украйну, они все разбежались и попрятались по деревням во избежание расстрела за государственную измену. Они просились, главным образом, переправить их в Румынию, но некоторые шли на Дон и поступали в Добровольческую армию.