Дмитрий Ненюков - От Мировой до Гражданской войны. Воспоминания. 1914–1920

С увеличением числа французских войск в Одессу прибыл генерал д’Ансельм [329]в качестве командира корпуса и при нем начальник его штаба еврей полковник Фриденберг, [330]оставивший по себе печальную память явным покровительством своим многочисленным соотечественникам и неудачными военными операциями.

При сравнении французов с немцами у одесситов, несомненно, все симпатии перешли на сторону немцев. Войска последних были дисциплинированы и не обижали населения, тогда как у французов господствовала распущенность и часто бывали случаи грабежа и насилий. Немцы производили систематический государственный грабеж, главным образом, съестных припасов, но населению за все уплачивалось деньгами. Они установили постоянный курс марки и кроны, почему население скоро к этим деньгами привыкло, тогда как французы старались всячески повысить курс франка, а рубль и карбованец при них стремительно падали, и дороговизна жизни беспрестанно увеличивалась, что возбуждало явное неудовольствие всех слоев населения.

С включением Одессы в орбиту управления генерала Деникина возникли крупные трения с администрацией Юга России. Сидевшие там господа решили, что все должно идти по старому шаблону, и установили старую централизацию, когда ни телеграф, ни почта почти не действовали, а если и действовали, то через пень – колоду. При таких способах сношений можно было управлять только директивами, и немало труда и времени было потрачено, чтобы убедить молодых и ретивых деникинских министров и их помощников до столоначальников включительно, чтобы они прекратили посылать свои запросы и предписания.

Генерала Санникова почти все ожидали с нетерпением и возлагали на него большие надежды. Он долго жил в Одессе в качестве начальника снабжения Румынского фронта, а при немцах был выбран городским головой, так что одесситы считали его своим человеком.

Я присутствовал на приеме им всех старших начальников, причем он сказал короткую, но содержательную речь, в которой требовал самопожертвования от всех для спасения родины, но, к сожалению, этого-то как раз почти никто не хотел делать. Каждый думал очень много о себе и очень мало о родине. Генерал Санников добросовестно и толково исполнял свои обязанности. Он старался внести всюду порядок, но, к сожалению, не мог вдохнуть душу в разложившееся тело. Да и кто бы мог это сделать на его месте? Пожалуй, даже такие беспринципные люди, как Гришин-Алмазов, но обладающие сильной волей, при существующих обстоятельствах были более на месте. Они умели играть на людских страстях и действовали террором. Успехи большевиков во многом объясняются этими качествами.

Я с генералом Санниковым установил хорошие отношения еще при немцах, и мне с ним было очень легко работать. Он знал все нужды Добровольческой армии и давал мне полезные указания. С его приездом адмирал Покровский также признал мой авторитет, и я мог пользоваться всеми средствами Одесского и Николаевского портов. Я отправлял один пароход за другим, груженные, главным образом, артиллерийскими запасами. Эти последние добывались с острова Березань, где находился огромный их склад, но пристань была разрушена и грузить можно было только в тихую погоду. Мы начали втихомолку, подкупая сторожей, пользоваться складом еще при немцах, а теперь в хорошие дни грузили по 6–7 тысяч полевых снарядов в день. Лейтенант Машуков оказался в этом случае незаменимым помощником. Он умел из ничего построить пристань, уговорить бастующих рабочих и пустить в ход явно саботирующий пароход. Если бы таких людей во всей Добровольческой армии была хоть сотня, то мы в три месяца были бы уже в Москве. Он же дал мне идею построить и укомплектовать офицерами флота бронированные поезда, так как из моряков выходили очень плохие пехотинцы. Три поезда сейчас же начали строиться в железнодорожных мастерских, но, к сожалению, они были готовы только ко времени эвакуации Одессы.

С перевозками воинских чинов мы наладили дело также довольно успешно. Мы договорились с пароходными обществами, что десять процентов каютных мест будет в нашем распоряжении и всем являющимся к нам с бланками от начальника военных сообщений генерала Месснера [331]проставляли на бланк прямо его номер каюты на ближайшем идущем в рейс пароходе. Никаких недоразумений и задержек не было, и, наоборот, мы получали массу благодарностей от едущих за быстрое выполнение их просьбы. Некоторые лица выражали даже удивление, что мы впятером так быстро со всем справляемся. А вся суть была только в том, что мы отказались от старых бюрократических приемов и очень мало писали, а действовали или на словах, или по телефону, мало заботясь об отчетности и всяких входящих и исходящих. Так только и можно было производительно работать при тогдашнем сумбуре.

За это время мне пришлось повидаться и с некоторыми бывшими людьми. Наибольшее сожаление возбудил во мне престарелый генерал Каульбарс. [332]Когда-то царь и бог в Одессе, где он был командующим войсками округа и генерал-губернатором, он явился откуда-то весь оборванный, голодный и в самом жалком виде. Я сейчас же написал генералу Деникину о его положении и, не дожидаясь ответа, зачислил на службу в центр, выдав авансом тысячу рублей. Старику было уже 82 года. Он был кавалером Почетного легиона 1-й степени, [333]и я воспользовался этим, чтобы устроить ему бесплатное путешествие в Париж, где были его родственники.

Далее меня посетил Гучков, еще недавно вместе с Керенским управлявший судьбами России. Он также хлопотал о поездке за границу по политическим делам, как он сам выразился. Он выглядел довольно бодро и, по-видимому, возлагал большие надежды на вмешательство Антанты в русские дела. В длительность большевизма он не верил. Видел я также и Милюкова. Он имел сконфуженный вид и мало говорил вообще.

У Пильца я встретил Воейкова, который ехал за границу из Ялты. Он рассказал, что сейчас же после ухода большевиков осмотрел Ливадийский дворец и нашел его в относительном порядке. Вся прислуга осталась на местах, но, конечно, приобрела развязные манеры. Он сказал им соответствующую речь и предупредил, что по возвращении вместе с государем разберет все их поступки во время большевизма и воздаст каждому по заслугам. Он, по-видимому, не сомневался, что так действительно все и будет, и вообще в то время многие не верили в гибель всей царской семьи.

В это же время проезжала через Одессу за границу графиня Брасова [334]с детьми. Она также ничего не знала об участи своего мужа.

Праздники Рождества Христова прошли в Одессе весело и оживленно, но вскоре после Нового года уже начали появляться тучки. Петлюровцы французов не беспокоили и, наоборот, всячески старались завязать с ними сношения. Это следует объяснить тем, что над ними уже скоплялись грозовые тучи со стороны большевиков. Регулярные силы последних, главным образом, сосредоточивались против Колчака и Деникина, но Троцкий не жалел денег на партизанскую войну, и масса всевозможных большевистских атаманов вроде Григорьева и батьки Махно наводнили Украйну и парализовали все силы петлюровцев, которые состояли из таких же банд, как и большевистские. Французы вначале этим беспокоились мало, считая, что банды не опасны для их регулярных войск, снабженных артиллерией, танками и авиацией, но они не учли разлагающую пропаганду, которая уже пустила глубокие корни среди их войск. Их солдаты и матросы просто не хотели сражаться с большевиками неизвестно за чьи интересы.