Илья Вергасов - В горах Таврии

Посмеявшись над неудачей врага, мы стали ждать разведку, еще утром посланную в шахтерский поселок Чаир. В два часа она возвратилась с данными, переданными стариком-шахтером Захаровым. В поселок прибыло более пятисот немецких солдат и офицеров, тридцать машин, танкетки, мотоциклы. Какой-то отборный батальон к вечеру должен был покинуть поселок, направляясь в сторону Бахчисарая.

"А что если ударить по этому батальону?" - подумалось мне.

Мне вспомнился бой бахчисарайцев в Шурах. Партизаны с незначительными силами напали на крупный вражеский гарнизон. И успешно! Главное внезапность! Я высказал свои мысли Бортникову.

- Да с кем нападать-то? - усомнился Иван Максимович.

- Как с кем? А Ак-Шеихский отряд? А разные связные, разведчики?

Бортников подумал и согласился:

- Правильно! Всех двинуть в бой! Чтобы проклятые фашисты не думали, что нас уже нет. Пусть их много - а мы все-таки нападаем!

Бортников собрался идти с нами, но мы уговорили его остаться и послали человека за Федосием Степановичем Харченко.

Отобрали сорок семь человек, из них двадцать - из отряда Харченко во главе с ним самим. Харченко с большой охотой согласился с нашими планами. Он сказал:

- Цэ дило. Бо фашисты все наступают да наступают, треба сбить их с панталыку.

Партизаны выстроились на поляне у родника. Мы объяснили задачу. Все были охвачены единым желанием - действовать именно сегодня, сейчас. Возможно, на нас повлияла вся напряженная атмосфера этого дня. С самого утра идет бой, на наших товарищей наступает враг. Мы только выжидаем, а ведь нет ничего хуже ожидания. Совсем другое дело, когда мы сами готовимся к нападению.

Очень подбодрила партизан и весть об удачном маневре Мокроусова и дуэль немцев и румын на горе Черной. Уже не нужны были никакие слова, люди рвались в бой,

- Шагом марш!

Партизаны быстро зашагали за посланной вперед разведкой.

Место для засады нам удалось найти подходящее: с одной стороны дороги - полукругом крутая возвышенность, с другой стороны, за кюветом, двухметровый обрыв к реке. Между кустарниками - толстые старые дубы.

Тридцать семь партизан мы решили расположить здесь, а десять гранатометчиков - по ту сторону дороги, на обрыве.

Устраивались мы на своих местах удобно, не забыв даже подстелить под себя табачные листья.

Прошло с полчаса, весьма кстати пошел крупными хлопьями снег, и через несколько минут наши следы замело.

Поселок был в двух километрах от нас в низине. Ожидание становилось томительным. Тающий снег стал проникать сквозь одежду, мы начали мерзнуть. Вдруг послышались крики и лай собак, загудели машины. Лес наполнился рокотом моторов.

Из-за поворота показались мотоциклисты, две танкетки и два транспортера. Враги двигались уверенно, изредка постреливая на всякий случай. Разведку их мы пропустили.

Метрах в трехстах за разведкой на грузовиках ехали, громко распевая, солдаты.

- Ну, пора!

Из-за кустов поднялись партизаны и метнули в машины несколько гранат. Раздались взрывы. Одна машина, опрокинувшись, загородила дорогу. Задние, пройдя по инерции некоторое расстояние, остановились. В образовавшуюся пробку полетели гранаты.

Длинная пулеметная очередь прошлась вдоль шоссе по растерявшимся фашистам, и все мы открыли дружный огонь. На шоссе стонали раненые, кто-то кричал, пытаясь предупредить водителей задних машин, кто-то командовал:

- Файер, файер!

Гитлеровцы открыли огонь из всех видов оружия, но наугад, не подозревая, что мы находимся у самой дороги. Трассирующие пули мгновенно изрешетили снег.

- Отходить назад!

Наступающие сумерки помогли нам отползти незаметно.

После долгой неистовой стрельбы немцы, поняв, очевидно, всю ее бесполезность, успокоились.

Мы начали проверять людей. В строю не оказалось Куренковой. Неужели осталась у дороги, а может, убита? Надо вернуться к месту боя, ведь нельзя же человека в беде оставить,

Моторы гудели. Немцы торопливо подбирали раненых и убитых. Уезжали они уже без песен.

- Товарищ начальник штаба, партизанка нашлась, - вполголоса окликнули меня.

Вот теперь я рассердился на девушку:

- Где же вы были?

- Я не слыхала приказа отходить, вела стрельбу, - с большим волнением объясняла она. - Потом смотрю туда, где вы лежали, а там пусто. Ползу никого. Я пошла по вашим следам, а потом заблудилась. Попала в какую-то яму, так испугалась, что заплакала. Думаю: "Бросили меня. Где же я найду партизан?"

- Мы людей не бросаем, - коротко заметил я и дал приказ продолжать движение.

Собрались на полянке в двух километрах от места боя и устроились на полусгнившем сене. Наперебой делились впечатлениями, каждый хотел высказаться. Даже старик Харченко поддался общему настроению.

- Жалко тилькы, шо так швыдко потымнило, хотив бы побачить, як воны своих побытых фрыцов убыралы, - досадовал федосий Степанович, затягиваясь самокруткой.

Его хвалили много и заслуженно. Харченко, как и подобает опытному партизану, сам выбрал место для засады. По его словам, "мисто було добрэ". Недолюбливая автомат, Федосий Степанович действовал из своей привычной трехлинейки, но ни один его выстрел не пропал даром.

Похвалили и Куренкову. Значит, с азартом вела бой, если не заметила нашего отхода. Посмеялись над ее слезами.

Первое напряжение спало. Люди примолкли, пригревшись на сене. Когда был дан приказ подняться, многие спали; пришлось чуть ли не каждого в отдельности трясти и ставить на ноги.

Если, спускаясь из лесу, мы домчались сюда за два часа, то теперь, усталым, подниматься впотьмах по тропе было не так-то легко.

На одном из поворотов мы расстались с ак-шеихцами.

- Добра дорога, бувайте здоровеньки! - на этот раз ласково напутствовал товарищей Федосий Степанович. Потом свернули к себе в лагерь и партизаны Харченко.

Почти к рассвету мы добрались до своего штаба.

Иван Максимович не спал.

- Вот хорошо, все живы! - обнял он меня. - Уж очень стрельбы было много. Я все боялся, - а вдруг всех перебьют?

- Сегодня у гитлеровцев несчастье. Ударили мы по целому батальону, Иван Максимович!

Мы подробно доложили командиру о бое. Бортников слушал, угощая нас чайком. Руки мои при свете горящего костра показались ему слишком красными. Он полез в свой вещевой мешок и долго в нем копался.

- Дарую рукавички, теплые, шерстяные, мне старушка моя перед уходом в лес связала.

- Спасибо, Иван Максимович, за дорогой подарок.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Когда вечером остановили идущих по тропе партизан, мы с трудом узнали Айропетяна.

- Что случилось, ранен? - спросил я у винодела.

- Ой, не говорите, моя рана тяжелая, в самое сердце.

Айропетян разувался, сушил у печки портянки и напевал что-то грустное. Мы стали допытываться, что же случилось? Айропетян молчал, молчал, потом сказал, что очень тоскует о своем брате.