Николай Черкашин - Авантюры открытого моря

— С работающим дизелем? А воздух откуда?

— Воздух цилиндры высасывали из самой лодки. Его и так там было не так уж много, но на несколько секунд подводного хода хватало. Конечно, ощущение не из приятных, когда из стальнбй бутылки выкачивают воздух — болят уши, круги перед глазами. Но на войне, как на войне…

Еще одно важное качество: в надводном положении крошечная рубка почти не отражала радиолокационных волн и потому мы были почти невидимы для самолетных радаров. Но самое главное преимущество наших «малюток» состояло в том, что взрывы глубинных бомб не причиняли ей особого вреда. Ударной — гидродинамической — волне просто не за что было зацепиться на куцем корпусе. Она просто отшвыривала лодку, как мячик. Надо было только покрепче держаться. В такие минуты мы натягивали на головы танковые шлемы, чтобы не разбить лбы. Я не раз попадал в такие переделки. Но больше всего досталось моему приятелю лейтенанту Ливониусу. Его «зеехунд» выдержал удары 76 глубинных бомб. Некоторые взрывались в считанных метрах от борта. От сильных сотрясений корпуса вышла из строя аккумуляторная батарея, лодка лишилась подводного хода и бездвижно опустилась на грунт. Погас свет. Над головами Ливониуса и его инженер-механика простиралась 60-ти метровая толща воды. Оба оказались заживо похороненными в темном стальном гробу. Воздуха им хватало всего на пару часов. Им оставалось уповать только на Бога. И Бог послал им спасение в виде сильного подводного течения. На его восходящем потоке они и всплыли ночью на поверхность моря, откачали воду, отремонтировали дизель, и на обратном пути еще сумели выдержать атаку шести английских канонерок.

— Но толк-то от вашего риска был?

— Да. По данным английских источников «зеехунды» потопили судов общим водоизмещением свыше 120 тысяч тонн. В том числе и английский эсминец «Хэлдон»… Мы не считали себя камикадзе, смертниками. У нас было право в случае безвыходного положения сдаваться в плен. Разумеется, мы пренебрегали этим правом. Мы были очень молоды и потому самоотверженны, считали, что воюем с исконным врагом Германии — англичанами. Многие из моих приятелей лежат вон там, — Гуллман показал кружкой в сторону сверкавшего под солнцем Ла-Манша. — Мне повезло. Я воевал всего один месяц — в апреле сорок пятого.

Лозунг нацистов «пушки вместо масла» престранно переиначился в последние дни войны: «масло вместо торпед». Так сняв боевые торпеды и подвесив вместо них емкости с растительным маслом и топленым салом, три «зеехунда» доставляли в осажденный англо-американцами Дюнкерк столь необходимые голодавшим солдатам жиры. Обратно вывозили письма. Участь этих корабликов была незавидна: в дни капитуляции их затопили под Дюнкерком. Правда, потом их подняли и распределили по морским музеям Франции и Британии.

Так получилось, что вскоре после беседы с бывшим командиром «зеехунда» я оказался в Кронштадте, где стоит уникальная карликовая подлодка российской разработки — «Пиранья». Обладая всеми достоинствами «зеехунда», наша сверхмалая субмарина приобрела множество новых качеств, которые поставили ее в ряд лучших в мире кораблей своего класса. Титановый корпус позволяет ей уходить на глубину до двухсот метров. Кроме трех членов экипажа, «Пиранья» может нести и 6 боевых пловцов. Она приспособлена также и для постановки морских мин.

На международной выставке вооружений в Абу-Даби «Пиранья», созданная в питерском СПМБМ «Малахит», получила высшие баллы. Но это не спасло уникальный корабль от печальной судьбы. Общая беда всего флота (да и всей России) — безденежье — поставила ее на мертвые якоря в углу кронштадтской гавани. По злой иронии рока, «Пиранье» выпало сниматься в кинокомедии «Особенности национальной рыбалки». Она блестяще сыграла свою роль. Но как хочется верить, что ей выпадет более серьезный шанс на морском театре.

Москва — Портсмут — Пассау

Этот рассказ я начинаю из Пскова, с того места, где когда-то стоял дом, в котором родился и вырос Вениамин Каверин, автор замечательного романа «Два капитана». Самого дома уже нет, есть мемориальная доска…

Быть может, надо было начать с гранитного причала города Полярного, что при входе в Кольский залив. Ведь именно отсюда отправилась «Святая Мария», шхуна капитана Татаринова, в гибельные льды Карского моря. Это по роману. Да и по жизни — прообраз главного героя — лейтенант Брусилов повел свою «Святую Анну» тоже отсюда, из Екатерининской гавани тогдашнего Александровска-на-Мурмане.

Но для меня эта волнующая история началась именно с каверинских страниц, поэтому и я начинаю свой розыск из Энска-Пскова, с берегов реки Великой.

Всякий раз, когда я простужался и заболевал, мама приносила мне чашку препротивного горячего молока с медом и любимую книгу — роман «Два капитана». Тогда я пил молоко, убеждая себя, что такое снадобье вполне могло бы спасти обмороженного штурмана Климова с застывшей во льдах шхуны «Святая Мария».

Поразительно, как иные книги могут программировать жизнь. Знаю это по собственному опыту. Я не собирался подражать одному из капитанов, запавшей в душу книги. Мало ли хороших увлекательнейших вещей было прочитано в юные годы? И казалось бы, история поиска пропавшей шхуны капитана Татаринова, погребена под слоями иных впечатлений. Да и каверинский роман я не открывал потом лет тридцать. И вдруг поймал себя на том, что все эти тридцать лет я искал своего капитана, вольно или невольно проделав путь главного героя. Даже служить судьба забросила меня в тот самый город Полярный, из которого по жизни, а не по роману уходила в свое роковое плавание шхуна «Святая Анна», она же — «Святая Мария» в книге. И над тем островом довелось побывать, который был открыт в Арктике, благодаря дрейфу «Анны — Марии» — островом Визе. И в «городе Энске», то бишь Пскове, живать приходилось и даже купаться в тех местах на слиянии рек «Тихой и Песчинки», рек Великой и Псковы, где ловил пацаненком голубых раков Саня Григорьев и куда вынесло сумку утонувшего почтальона с письмами капитана Татаринова. Даже этот эпизод повторился, правда, не в Пскове, а в Москве и несколько в иной форме. Вместо подлинных писем капитана Татаринова я вынудил на великой толкучке «измайловского вернисажа» подлинное фото капитана Ивана Львовича Татаринова, точнее его прототипа — лейтенанта Георгия Львовича Брусилова.

Говорю об идентичности этих имен столь уверенно, поскольку знаю от самого автора — приходилось общаться с Вениамином Александровичем — что образ капитана Татаринова собирательный. Его романная биография вобрала по меньшей мере три реальных моряцких судьбы — старшего лейтенанта Георгия Седова, лейтенанта Георгия Брусилова и частично геолога-морехода Владимира Русанова. От Седова командиру «Святой Марии» досталось его азовское детство и начало морской карьеры. От Брусилова практически все остальное — идея экспедиции, ее подготовка, обстоятельства похода. Даже отчества у них совпали — оба Львовичи. Как и у Татаринова, у Брусилова был тоже брат, только не двоюродный, а родной — тоже офицер флота — Сергей Львович Брусилов. Преподававший в советские годы в Военно-морской академии в Ленинграде.