Михаил Дубинский - Женщина в жизни великих и знаменитых людей

Диана Пуатье была знамением времени. Если при Франциске I французская галантность носила характер рыцарской вежливости, то при Генрихе III она заменилась такою грязью, которая напоминала времена Калигулы, Нерона и Элагабала. Противоестественные пороки царили повсюду и совершенно открыто. По словам Шерра, король Генрих III даже формально женился, по примеру Нерона, на одном из своих «миньонов». Генрих IV не отступал от своего предшественника, хотя в заслугу ему может быть поставлено то, что в пороках он, по крайней мере, выбрал естественные пути. При меланхолическом Людовике XIII при дворе наступила некоторая перемена, но основной тон отношений был тот же, что при Генрихе IV. Только благодаря этому властному правителю Франции кардиналу Ришелье могла придти в голову курьезная мысль балетными прыжками завоевать сердце королевы Анны Австрийской.

Больше успеха в этом направлены имел его преемник Мазарини, вместе с которым во Франции опять водворился «итальянский порок». Дамы вели себя непринужденно, слишком уже непринужденно, как можно судить по примеру вдовы Людовика XIII, которую обвиняли в нежных сношениях с Мазарини. Беседуя однажды с г-жой Готфор, она сказала, что обвинение это совершенно неосновательно, так как Мазарини женщин не любит, «а не любит он их, — прибавила она с улыбкою, — потому что он итальянец». Чем дальше, тем больше. Во время регентства Анны Австрийской положение было то же. Порок не осуждался. Наоборот, такие изящные грешницы, как Нинон де-Ланкло, считались даже образцами всяких добродетелей. Достаточно сказать, что матери водили к ней детей для того, чтобы они научались у нее хорошему тону. Такие моралисты, как Мольер, то и дело восхвалявшие добродетели и порицавшие пороки, не только не находили в поведении этой гетеры ничего предосудительного, но прямо возводили на пьедестал. Отец французской комедии даже увековечил Нинон де-Ланкло в Селимене, кокетливой женщине, которая вся дышит негой и обаянием.

Сама королева ничего не имела против того, чтобы ее почетные дамы вступали в предосудительный любовные связи. Так, одна из них, m-lle де-Гверчи, даже несколько раз делалась матерью, и все-таки это не мешало ей сохранить место почетной дамы. Нужно ли удивляться, что когда вступил на престол Людовик XIV, он нашел уже возделанную почву для своих сластолюбивых наклонностей?

Теперь, через много лет после смерти Людовика XIV, мы знаем, что представляло его царствование. Суровый приговор Бокля, подведшего итог блестящей деятельности «великого» короля, мог бы служить прекрасной характеристикой для всего периода французской истории, ознаменовавшегося расцветом женского влияния. Царствование было бедное, несмотря на весь его блеск. Наука, литература, искусства стали возрождаться только в последние его годы. Войны не принесли никакой пользы. А все же эпоха правления Людовика XIV останется ярким пятном на фоне всемирной истории. И яркость эта позаимствована только у женщин, веселым хороводом кружившихся вокруг королевского престола. Они оживляли французскую жизнь, давали тон Европе, обеспечивали бессмертие всем, с которыми приходили в соприкосновение. Теперь еще как живы все перипетии их бурной и сладострастной жизни, как интересуется ими история, как жадно роется она в архивной пыли, чтобы выяснить какой-нибудь мелкий факт или побочную подробность. И трудно сказать, что представляло бы правление Людовика XIV со всеми его пышными торжествами, шумными победами, со всей этой яркой декорацией дипломатических интриг, парадных приемов и фантастических балов, если бы вокруг него, как огненные языки вокруг пылающего дерева, не поднимались бессмертные типы Ментенон, Лавальер, Монтеспан с их неиссякаемым источником веселой суеты и очаровательной женственности?

Людовику XIV как бы на роду было написано быть баловнем счастья. Самое рождение его, после двадцати пяти лет супружеской жизни его родителей, могло служить хорошим предзнаменованием. Пяти лет от роду он уже сделался наследником прекрасней шагом могущественнейшего из престолов Европы. Франция находилась тогда во главе культурных движений времени. Благодаря королевам Марии Медичи (итальянке) и Анне Австрийской (испанке), цивилизация Италии и Испании была перенесена на французскую почву и дала там могучие ростки. Другие женщины завершили остальное. В знаменитом отеле Рамбулье собирались дамы и поэты, соединившиеся между собою и составившие некоторым образом идейную школу, которая навела Ришелье на мысль учредить академию наук. Сорбонна существует еще и теперь, продолжая считаться крупной умственной силой. Дамы отеля Рамбулье, во главе которых находилась прекрасная герцогиня Лонгевилль, действовали главным образом прелестью своих речей. Беседа их была фейерверком, искры которого разлетались в разные стороны и повсюду производили пожар. Не только литература, но и политика приводилась ими в движение. Остроты, исходившие из отеля Рамбулье, были причиною войн Фронды, едва не опрокинувших все правление ребенка-короля. Его матери и советнику ее Мазарини пришлось увезти ребенка и тем спасти его. Франция едва не погибла от внутренних распрей.

К счастью, король вовремя взял бразды правления в руки и, благодаря участию женщин, его главных, если не единственных советниц, поднял страну на головокружительную высоту могущества и блеска. Его вскоре начали называть «королем-солнцем». Его обожали. Высокого роста, красавец с темными локонами, правильными чертами, цветущим лицом, изящными манерами, величественной осанкой, к тому же повелитель великой страны, он действительно производил неотразимое впечатление. Ко всему этому нужно представить любящее сердце, быстро воспламенявшееся в присутствии смазливого личика. Могли ли не любить его женщины? Могли ли не тянуться они к нему, как тянутся миллионы подсолнечников к своему яркому божеству — солнцу?

В молодые годы Людовик питал нежное чувство к Марии Манчини, племяннице кардинала Мазарини, и думал даже жениться на ней. Но Мазарини был не своекорыстен. Государственные интересы у него царили над личными. Он сам воспротивился браку короля со своей племянницей, хотя, конечно, брак этот мог бы поднять его еще выше в смысла власти и престижа. Мазарини требовал, чтобы Людовик женился на испанской принцессе, инфанте Марии-Терезии. В то же время он поспешил выдать свою прекрасную, но честолюбивую племянницу за коннетабля Колонну. Так как и сестра ее, Олимпия Манчини, была также опасна для Людовика, благодаря своей красоте, то он и ее выдал за графа Суассонскаго. Олимпия эта впоследствии приобрела большое влияние при дворе и даже вмешивалась в любовные дела короля. Она прославилась, между прочим, своими отношениями со знаменитой изготовительницей ядов Вуазен, у которой, как говорили, прибрела состав для отравления мужа и некоторых придворных, за что ее и выслали из Франции.