Даниил Скобцов - Три года революции и гражданской войны на Кубани

Савицкий с Чермоевым старые сослуживцы, оба – офицеры былой декоративной Кубанско-Терской воинской части – конвоя Его Величества.

– Лука Лаврентьевич! – обзывает Савицкий Быча: – разрешите, я отвечу Топе (имя Чермоева).

– Пожалуйста… Но как вы намерены ему ответить?

– Да, так… по-свойски: Ду-к, ты, Топа, сам бездельничаешь и нас от дела отрываешь…

Нам давался образец кавказской дружбы на манер «аллаверды, Господь с тобой», но кто бы тогда мог подумать, какие печальные результаты последуют от нее, когда Топа Чермоев, Савицкий… Быч, Кулабухов и некоторые другие окажутся несколько позже в Париже и с развязанными руками займутся без стеснения деланием кружковой политики на манер международных сношений, заключения международных договоров, а для несчастного Кулабухова все закончится так трагически.

На экономическую краевую жизнь давили твердые цены на хлеб и другие продукты сельского краевого хозяйства и, как неизбежное дополнение к твердым ценам, разрешительная система вывоза, вывозные пошлины, установление пограничной стражи.

Кубанское правительство обязалось доставлять продовольствие для армии Добровольческой с кубанскими частями, а равно и для Дона, где была якобы нехватка собственных продовольственных продуктов.

Твердые цены в обстановке того времени, когда отсутствовали эквивалентно оплачиваемые товары, потребные населению, – это искусственно пониженные цены, чтобы меньше платить земледельцу. Закупать зерно и масло по рыночным ценам краевая власть не могла за недостатком денег. Чтобы удержаться на уровне наименьшего зла, специальные краевые ведомства должны были бы обладать высокой способностью привлечения в Край потребных для населенья хозяйственных товаров. Как это было тоже сложно, я убедился из личного опыта по заготовке так называемого «манильского шпагата» для жаток-сноповязалок. Подготовительная кампания к уборочному сезону лета 1919 года началась еще в конце 1918 года, но к началу сезона шпагата было заготовлено недостаточно.

Не было общепризнанной твердой денежной единицы. Рынок был наводнен всяческими денежными суррогатами; бумажными деньгами разных выпусков всероссийскою правительства, купонами различных займов, банковыми обязательствами, деньгами разных «республик» (пятигорской, черноморской) и пр. Незадолго до нашего возвращения большевики пустили в обращение, как деньги, белые вексельные бланки, просочились в Край и другие деньги всероссийских большевистских выпусков. Актами Краевого правительства, а затем и Добровольческого, большевистские деньги были аннулированы, чем, следовательно, сразу население было ударено по карману.

Курс оставшихся в обращении бумажных денег не был «устойчивым», но, как правило, – всегда понижался.

Вокруг дела заготовки и вывоза продовольственных грузов завязался нездоровый ажиотаж. Скоро поползла молва о взяточничестве в ведомстве продовольствия и снабжения. То же стали говорить и о пограничной страже.

(Об этой страже «улица» множила разные малопочтенные анекдоты, вроде нижеследующего:

– Кто едет? – будто вопрошает пограничный страж с винтовкой приближающуюся фуру с мешками.

– Ермак Тимофеевич! – ответствует возница фуры.

– Вороти назад!

– Дюже строгий… Мы знакомы и с атаманом Платовым…

После обмена рукопожатиями быстрый осмотр мешков, и фура продолжает путь через границу.

На кредитке донского выпуска 100-рублевого достоинства был изображен памятник завоевателю Сибири Ермаку, а на кредитке 250-рублевого достоинства – атаману Платову, герою Отечественной войны.)

Сами донцы пользовались печатным станком неограниченно, нам же отпускали кредитки малыми порциями, расплачиваясь в то же время за кубанскую пшеницу теми же кредитками из расчета «твердых цен». В кубанских кругах пошла молва, что Дон реализует получаемую от нас пшеницу из расчета на твердую иностранную валюту [54].

Начинать нужно бы с унификации денежного знака, установления общего контроля над его выпуском и правильного распределения денег между краевыми казначействами.

Но Дон всех опередил, раньше других приспособился печатать кредитки, приличные с внешней стороны, при ростовской конторе Государственного банка и всех поставил от себя в зависимость. Все попытки этой осени и последующего времени договориться с Доном, чтобы установить справедливую систему распределении запасов кредиток, приводили лишь к заключению «конвенций», неизбежным последствием коих было предусмотрительное затормаживание работ кубанского Финансового ведомства по выпуску собственных кубанских денежных знаков.

В мемуарной литературе деятелей противобольшевистского движения много рассказано, в какой тупик попадало оно в вопросе о путях сообщения. Отмечалось обыкновенно, как главная причина неустройства: раздробленность управления неделимыми раньше железнодорожными магистралями. Это справедливо только отчасти.

Командование Добровольческой армии наложило свою руку на все пути сообщения, назначив своего единого «начальника военных сообщений». Но кассы железных дорог страдали от большого количества перевозок по военным нарядам. В бюджетном отношении железнодорожное движение становилось дефицитным.

Например: Черноморско-Кубанская железная дорога (одна из немногих всецело кубанских дорог, созданная на кооперативных началах станицами Черноморья) обращалась неоднократно к Краевому правительству за субсидией, и правительство принуждено было ей выдавать эту субсидию, иначе дороге нечем было расплачиваться со служащими.

В области пассажирского движения скоро установился пагубный обычай военных начальников пользоваться специальными поездами: поезд главнокомандующего, поезд генерала Врангеля, поезд генерала Шкуро и т. д.

И родственникам «героев» представлялись отдельные классные вагоны.

На укомплектование этих «специальных» поездов высших начальников, на предоставление удобств передвижения важным особам уходили лучшие классные вагоны. Для поездов, обслуживающих общие нужды, оставалось недостаточное количество классных вагонов худшего состояния: ободранных, изношенных и загаженных. Скоро стало не безопасно ездить в этих вагонах; они становились рассадниками заболевания тифом и пр.

По ведомству юстиции до выхода в поход – членом правительства был старый судейский деятель из природных кавказцев, почтенный Паша-Бек-Султанов. Он старательно оберегал от развала старый кубанский судейский корпус. Но, кажется, уже при нем стал выделяться из местных прокуроров на ролях скорострельной юстиции гражданской войны статский советник Лукин. Он с группой своих сотрудников вышел с нами и в поход, и нужно думать, что это не без его участия был разработан проект приказа Кубанского правительства № 10, проведенный через совет правительства преемником Паши-Бека, горцем А. А. Намитоковым.