Эрих фон Фалькенгайн - Верховное командование 1914–1916 годов в его важнейших решениях

Вечером 27 августа итальянское правительство объявило Германии войну, и в тот же час румынский посланник в Вене вручил австро-венгерскому правительству объявление войны со стороны его правительства. В то время как шаг Италии был принят за то, чем он в действительности и был, то есть формальность, которая не была удостоена даже каким-либо ответом, на шаг Румынии против Австро-Венгрии Германия на другой же день ответила своим объявлением войны. Ход вещей, вызванный этим объявлением войны, не застал верховное германское командование неготовым, однако озадачил его. Начальник Генерального штаба ждал выступления Румынии только ко времени окончания румынской жатвы, то есть к середине сентября. [221]Какие причины вызвали его так скоро, еще не совсем ясно. Более свежие сведения заставляют предположить, что настоятельное требование Франции более не медлить сыграло при этом важную роль. Генерал Жоффр, вероятно, рассчитывал таким путем создать дать новый источник для поддержки в широких кругах Антанты военного пыла, гаснувшего из-за неудовлетворительного хода боев на Сомме и ослабления русского наступления в Галиции. Во всяком случае, новому союзнику от этого совета не поздоровилось. Достаточно было немногих телеграмм от германского верховного командования, чтобы привести в движение хорошо подготовленные контрмеры. Но тогдашнему начальнику Генерального штаба не было уже суждено давать дальнейшие указания.

28 августа к начальнику Генерального штаба явился начальник Военного кабинета [222]генерал от инфантерии барон фон Линкер с сообщением, что император находит необходимым на ближайшее утро пригласить генерал-фельдмаршала фон Гинденбурга для совещания о военной обстановке, как таковая сложилась с открытым переходом Румынии в ряды врагов. Генерал фон Фалькенгайн мог на это только ответить, что он на последовавшее без его предварительного согласия приглашение частного начальника по вопросу об общем руководстве войной, разрешение которого было исключительно его делом, должен посмотреть как на неприемлемое для него разделение ответственности и как на знак того, что он более не располагает нужным для его задачи неограниченным доверием верховного вождя. А посему он просит о немедленном освобождении от своего служебного поста. Последовавший по воле его величества разговор его с начальником Генерального штаба, так как дело шло о принципе, для последнего безусловно непоколебимом, не мог создать какого-либо сближения в противоположных взглядах. Просьба об освобождении от обязанностей была удовлетворена утром 29 августа. [223]

Общая обстановка войны в момент принятия дел генерал-фельдмаршалом фон Гинденбургом была серьезна. [224]

Она, с колебанием в ту или другую сторону, никогда не была иною с 14 сентября 1914 года, такой же остал ась она до горького конца, а, в силу многократного превосходства врагов в силах и средствах, иной не могла и стать, пока не была бы надломлена воля к победе противника. Ничто, по-видимому, не повлияло более сильно на печальный исход войны, как то обстоятельство, что этот факт был вскрыт перед народной массой лишь в момент, когда ничего спасти уже было нельзя.

Но в конце августа 1916 года, вопреки всяким утверждениям, которые позднее выплыли наружу и которые и поныне усердно распространяются, положение дел не было отчаянным. На Западном театре сила натиска врагов дошедшая в боях на Сомме до своего крайнего напряжения, была сломлена. Ценой кровавых наступлений они могли еще добиться отдельных успехов, но не было уже никакого сомнения в том, что в целом они должны были сорваться в своих усилиях, и еще менее можно было сомневаться, что повторение этих усилий в подобном размере и при подобных же для Германии неблагоприятных обстоятельствах было уже невероятно. Если оказалось невозможным положить конец натиску и превратить его при помощи контрудара в дело, выгодное немцам, то это приходится приписать исключительно ослаблению резервов на западе, а оно явилось неизбежным из-за неожиданного разгрома Австро-венгерского фронта в Галиции, когда верховное командование не сумело своевременно опознать решительного перенесения центра тяжести русских из Литвы и Курляндии в район Барановичей и в Галицию.

Что вопреки переброске крупных сил на восток Западный фронт все же не только располагал силами для отражения соммского штурма, но был в состоянии поставить и главную часть сил, нужных для наступления в Румынию, это приходится приписать организации Маасской операции. Также ей приходилось приписать и то, что французы на Сомме могли принять участие только с относительно слабыми силами, – к нашему счастью. Около девяноста их дивизий, то есть около двух третей их общей вооруженной силы, были перемолоты на мельнице Вердена. Немецкие потери при этом не достигали более одной трети французских потерь. [225]Конечно, операции в области Мааса, соответственно с уменьшением общих резервов, с начала июля мало-помалу должны были суживаться в своем размере. Но их организация делала это возможным без особого труда, как она, с другой стороны, позволяла возобновление атаки в любое время. Оставалось ожидать, что она, если и под новой формой, достигла бы цели привести Францию до полного обескровления. Лучшим подтверждением этого взгляда являются прения во французской палате летом 1916 г.. [226]

На русском фронте всякая серьезная опасность могла считаться устраненной с того момента, как передвижен ия русских на юг сделались известными во всем их объеме. Теперь в северной части Восточного фронта имелись в распоряжении резервы, нужные для того, чтобы сдержать русских в Галиции в должных рамках. Предположение, что русские после удара, нанесенного им в 1915 г., вновь не оправятся и потому не могут представить серьезной угрозы для германских частей, почти независимо от численного соотношения сил, оправдалось. Конечно, в факте ослабления некоторых частей австро-венгерской армии и внутренней слабости монархии заключалась постоянная опасность, но не в силах человеческих было устранить ее совершенно. Можно было разве смягчить ее соответствующими мероприятиями, и это было намечено в возможно широком размере.

Для сведения счетов с Румынией союзные командования сделали свое дело. Теперь не от них, а от действий на местах зависел исход, который в пределах человеческого предвидения, казалось, был обеспечен.

Турецкие фронты в Азии, как явно второстепенные театры, при обсуждении общей военной обстановки менее вызывали к себе внимание. Во всяком случае, дело обстояло с ними удовлетворительно, за исключением разве Армении, где, однако, уже не приходилось опасаться дальнейшего продвижения русских. Беспокойство, что изолированность России может исчезнуть с форсированием Дарданелл, было устранено.