Эрих фон Фалькенгайн - Верховное командование 1914–1916 годов в его важнейших решениях

В течение первых двух лет войны хорошие отношения, созданные таким образом между Генеральным штабом и Военным министерством, вообще не нарушались. В общем, они выдержали также все испытания и до самого конца войны. Излишне будет перечислять все те хорошие результаты, которые отсюда вытекли. Можно сказать, что временное совместительство должностей начальника Генерального штаба и военного министра в начале войны явилось одним из важнейших условий для достижения этого при наличии у противника безграничного перевеса в военных средствах.

Когда, по инициативе имперского канцлера Бетман-Гольвега, из-за вполне понятных соображений, связанных с конституцией, в январе 1915 г. произошло вновь разделение, совместная работа была настолько уже налажена, что она не подвергалась более никакому риску; да и личность нового военного министра генерал-лейтенанта Вильд фон Хоэнборна [70]служила залогом ее поддержания. Как бывший генерал-квартирмейстер новый министр был знаком с планами и намерениями своего предшественника и был в этом отношении единодушен с ним.

В связи с вышесказанным будет полезно, до рассмотрения самих событий, выяснить понятие «верховного командования» (Die Oberste Heeresleitung), а также вопрос об его отношениях к союзным командованиям.

Во время войны, на основании имперской конституции, командование всеми вооруженными силами Германии сосредоточивалось непосредственно в руках императора, в качестве главнокомандующего, а следовательно, ему принадлежало и командование не только действующей армией, но и всем тем, что вообще можно рассматривать как относящееся к армии, – а также и флотом. Таким образом, в его лице олицетворялось «верховное командование».

При исполнении функций Верховного главнокомандующего его органами являлись по отношению к сухопутной армии – начальник прусского Генерального штаба полевой армии, по отношению к морским силам – начальник общеимперского морского штаба, причем, как само собой разумеющееся, принималось за правило, что в вопросах, касающихся совместного ведения войны на море и на суше, мнение начальника Генерального штаба являлось решающим.

Для облегчения или, вернее, для осуществления планомерности работы император дал начальнику Генерального штаба право издавать от своего имени оперативные приказы. Благодаря этому и еще более благодаря историческому ходу событий последний оказывался настоящим носителем прав и обязанностей верховного командования, а также и единственным лицом, ответственным за его действия и ошибки. [71]

Разумелось само собой, что он постоянно осведомлял императора о событиях на фронте и испрашивал его указаний при важных решениях. Так велось дело без всяких исключений во все продолжение исполнения должности генералом Фалькенгайном. От Верховного главнокомандующего не было скрыто ни одно сколько-либо важное событие; точно так же не была принята ни одна решительная мера, которая не была бы ему предварительно представлена.

Круг ведения начальника Генерального штаба, как представителя Верховного главнокомандующего в верховном командовании, ограничивался лишь теми пределами, которые конституцией были установлены для высших имперских должностных лиц. Поэтому, напр., – а это нужно упомянуть в связи с последующим – направление политики германской империи, составлявшее круг ведения имперского канцлера, и административное управление армией, составлявшее круг ведения военного министра, оставались самостоятельными. Этим поясняется подчеркнутая выше важность временного объединения должностей военного министра и начальника Генерального штаба, при непредвиденных в полном объеме условиях, созданных войной.

Вопрос о проведении в жизнь очень естественной мысли достичь той же цели путем создания стоящей над военным министром и начальником Генерального штаба личности главнокомандующего не возникал в такой прочной, но в то же время конституционной монархии, каковой была Пруссия. Главнокомандующий уже имелся в лице императора; хотя он зачастую и был занят другими делами, он, однако, никогда не позволял другим своим обязанностям заслонить его обязанности главнокомандующего.

С другой стороны, этим не имелось в виду намекнуть, что деятельность военного министра после ее отделения от должности начальника Генерального штаба, или деятельность имперского канцлера протекали без влияния со стороны начальника Генерального штаба, хотя и не всегда согласно его желаниям.

Политика и военное министерство были так тесно связаны с командованием армией в этой борьбе за существование, что не могли быть от него отделены. Где это ни проводилось, там всегда были налицо нездоровые последствия. И наоборот, начальнику Генерального штаба приходилось очень основательно всем этим заниматься, особенно политикой. [72]Но он, кроме редких неизбежных случаев, всегда тщательно избегал принимать участие в осуществлении решений. Он был убежден, – и это мнение еще более укрепилось за время совмещения им обязанностей военного министра и начальника Генерального штаба, – что никаких человеческих сил не хватит, чтобы рядом с верховным командованием исполнять еще другие обязанности. Вероятно, это мнение не было опровергнуто последующими событиями войны. Позволительно утверждать, что вышеописанное немецкое решение задачи управления во время войны большим современным государственным организмом было в принципе удачно. Лучшим решением наши враги нигде не располагали.

Вопрос о том, насколько это решение оправдывалось в жизни, зависел, конечно, как и во всех вещах нашего несовершенного мира, прежде всего от людей, которые должны были проводить в жизнь эти принципы.

Вопрос о ведении союзнической войны не был урегулирован между Германией и Австро-Венгрией ни перед войной, ни при ее объявлении. Причины, почему это так случилось, несмотря на опыты предыдущих коалиционных войн, неизвестны. [73]После смены начальников Генерального штаба изменение существующего порядка вещей не признавалось целесообразным, так как от такой перемены опасались вредного влияния на внутреннюю жизнь австро-венгерской армии и самой двуединой монархии, тем более, что они и так были потрясены неудачами на фронте.

Если бы перемена была проведена насильно, то пришлось бы с уверенностью ожидать изменения в личном составе на ответственных постах в верховном командовании союзника, а вместе с этим и вероятного изменения системы. А это является при исполинском механизме современной армии вооруженного народа таким сомнительным предприятием во время войны, что без крайней на то нужды оно было недопустимо, и недопустимо, главным образом, еще потому, что в Германии известны были теперешние должностные лица, с их недостатками, но также и с их достоинствами, но не было известно, кто заступит их место. В конце концов перемена не казалась уже столь настоятельной. Под давлением военной обстановки союзники сами собой были принуждены поступаться кое-какими частными желаниями в пользу достижения общих целей.