Владимир Броневский - Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год

23-го и 24-го. Противные ветры и безветрия препятствовали эскадре подвигаться вперед. 25-го же около полудня, прибыв к Тенедосу, остановилась на якоре по каналу. В то ж время турецкая эскадра стала на якорь между островом Имбро и Дарданеллами.

26-го числа главнокомандующий, желая скорее освободить крепость от осады, сделал предложение Кадым Углу, турецкому начальнику войск, оставить остров, с обещанием отпустить их на азиатский берег с имуществом и оружием. В ответ на сие турецкий паша испрашивал позволения снестись предварительно с анатольским сераскиром Сеид Измаил пашой, от власти коего он зависел; но адмирал ему в том отказал. К полудню турецкая эскадра из 7 кораблей, 3 фрегатов и 2 бригов, при свежем северном ветре, снялась с якоря и вошла в Дарданеллы.

27-го прибыл на адмиральский корабль второй по паше Хаджи-Юсуф ага, обер-комендант четырех первых отсюда крепостей в Дарданеллах, с согласием оставить остров на сделанном предложении, и 28 июня 4600 человек турецкого войска, оставя нам все пушки и снаряды, перевезены на Анатольский берег.

Корабль капитан-бея, взятый в плен, назывался «Седель Бахр» (Оплот морской); имел 84 пушки, в нижнем деке 42-, в среднем 22-, в верхнем 12-фунтового калибра, все медные; оный корабль, хотя сильно разбит был как в корпусе, так и мачтах, но по исправлении еще мог продолжать службу, убитых на оном найдено 230, раненых 160; в плен досталось 774 человека; в том числе нашлось пленных с корвета «Флоры» матросов 11; англичан: мичман 1, матросов 5; сожженный корабль назывался «Бешарет» (Счастливое известие), ранга 80-пушечного, фрегаты «Нессим» и «Метелин», первый 50-, второй 32-пушечные. К сему урону турецкого флота, по достоверному уведомлению, присовокупить надлежит один корабль и фрегат, сожженные у острова Тассо, и еще два фрегата, потонувшие у острова Самондраки. Сие объясняет, почему из 20 судов, составлявших турецкий флот при начале сражения, вошло обратно в Дарданеллы токмо 12 судов. Капитан-паша обещал султану привезть голову Сенявина, но сам потерял руку. Должно отдать справедливость, что в сем сражении турки дрались с отчаянным мужеством, на корабле Сеид-Али раненых и убитых было до 500 человек, на прочих кораблях не менее сего числа; почему судить можно, сколь великую потерю имел неприятель в людях, и весьма вероятно, что она превосходила потерю французов в Трафальгарском сражении, где они имели 33 корабля в линии. Потеря в десантных войсках, сколько по собственному признанию, столько по неудачным приступам и беспрестанным сражениям в продолжение 13 дней, а более по найденным телам, зарытым по освобождении острова, простирается до 2000 убитых и раненых.

Российский Геркулес, капитан 1-го ранга Лукин, убит в Афонском сражении, в то самое время, когда корабль его, прорезав неприятельскую линию, сражался под ветром оной на оба борта. Славная смерть сего достойного начальника была самой чувствительнейшей потерей для флота и отечества. Дмитрий Александрович Лукин всегда был отличный морской офицер; храбрый, деятельный и искусный воин; притом благородный, ласковый, строгий, справедливый и всеми подчиненными любимый и уважаемый. При удивительной телесной силе он был кроток и терпелив; даже будучи рассержен, он никогда не давал воли рукам своим. Опыты силы его производили изумление; трудно, однако ж, было заставить его что-либо сделать, только в веселый час и то в кругу коротко знакомых иногда показывал оные. Например: с легким напряжением сил ломал он подковы, мог держать пудовые ядра полчаса в распростертых руках; шканечную пушку в 87 пудов со станком одной рукой подымал на отвес; одним пальцем вдавливал гвоздь в корабельную стену. При такой необычайной силе был еще ловок и проворен; беда тому, с кем бы он вздумал вступить в рукопашный бой. Подвиги его в сем роде, с прибавлением рассказываемые, прославили его наиболее в Англии, там с великим старанием искали его знакомства, и в России, кто не знал капитана Лукина? Словом, имя его известно было во всех европейских флотах, и редкий кто не слыхал какого-нибудь любопытного о нем анекдота.

Потеря наша в Афонском сражении есть следующая: убитых на флоте было 77 человек, умер от ран лейтенант Куборский, раненых морских офицеров 5, пехотных 2, нижних чинов 182; из тенедоского гарнизона убито офицеров 3, нижних чинов 52; ранено офицеров 6, солдат 185; жителей убитых и раненых до 160. Вся потеря в убитых и раненых состояла в 674 человеках.

1) 9 марта по занятии города Тенедоса нашими войсками и по заключении турок в крепость, адмирал, желая избегнуть напрасного кровопролития и продолжительной осады, приказал предложить пленным туркам отнесть письмо к коменданту; но все они отказались потому, что подвергли бы себя опасности быть убитыми за то, что отдались в плен, и притом объявили, что гарнизон поклялся защищаться до последней крайности. Когда желание адмирала даровать пощаду туркам, находившимся в крепости, сделалось известно пленным женщинам, то одна из них, именем Фатьма , объявила переводчику, что желает говорить с адмиралом, и когда была представлена, так начинает: «Великодушный христианин! милостивое твое покровительство, призрение к твоим невольницам, ими не ожидаемое, побудили меня предложить тебе мою услугу; я берусь и отнесу письмо твое к паше, хочу убедить непреклонных наших мужей, что мы во врагах нашли друзей, каких едва ли имеем между правоверными. Знаю, что приемлю на себя слишком трудную обязанность; знаю, что едва ли поверят моему свидетельству о поступках твоих, великий начальник христиан; но не колеблюсь сими предположениями моими, надеюсь, по крайней мере, ослабить несправедливое предубеждение против вас, и в знак благодарности, в возмездие милостей твоих к пленным, обрекаю себя за всех прочих на верную смерть!» При сем сына своего, дитя, от груди только отнятое, с нежностью поцеловав, Фатьма пала на колени и, положив ребенка к ногам адмирала продолжала: «Оставляю тебе дитя мое залогом драгоценнейших для матери; если Богу угодно лишить меня жизни в сей день, будь ему отцом, наставником и покровителем, научи его твоей вере, да возможет он подражать тебе и быть достойным твоих попечений». Фатьма встала и твердым голосом просила препроводить ее скорее в крепость. Адмирал, зная, что турки всех попавшихся в плен женщин почитают обесчещенными и, как недостойных жизни, обыкновенно убивают, удивлен был решительностью сей женщины. Будучи сам отцом, поколебался в душе, желал отказаться от сей жестокой жертвы, но героиня уже удалилась с редкой твердостью, сошла она на шлюпку и ни разу не обратилась к сыну, который голосом призывал ее и простирал к ней руки.

Адмирал приказал прекратить пальбу, дать знать трубой, что желают говорить. Турки, однако ж, не отвечали на сей вызов, и когда Фатьма показалась на площади пред крепостью, с ближнего бастиона сделали по ней несколько выстрелов. Героиня, подняв письмо вверх, смело приблизилась к воротам и уведомила, что несет важные вести. Комендант принял от нее письмо и, выслушав, какое уважение Сенявин оказал к их обычаям, тронутый снисхождением, которого по предубеждению не предполагают турки в христианине, собрав совет, по общему желанию определили послать чиновника с согласием сдаться на предложенных условиях. Благородный комендант сам проводил Фатьму до ворот и, когда подчиненные его требовали предать ее смерти, он, обратившись, сказал им: «Не допущу до сего; она не обесчещена; неприятели оказали ей уважение. Что христиане подумают о нас, когда убьем слабую жену? Фатьма не принадлежит нам, она пленница и должна возвратиться».