Александр Чичерин - Дневник 1812–1814 годов. Дневник 1812–1813 годов (сборник)

24 апреля. Среда.

Неожиданно получен приказ остановиться. Предположили, что это вследствие недостачи провианта. Наши солдаты два дня не получали пайка и теперь занялись заготовкой хлеба. Русские в Оксютовичах не крепостные, а вольные, но землю оставить не могут – они чиншевики. [31]Они не отрабатывают барщину, но платят за землю помещику Мурузи по 40 рублей. Это равносильно крепостному праву. После обеда мы отправились навестить наших товарищей по соседним деревушкам. Нам попалась настолько плохая крестьянская лошадка, что мы измучились больше, нежели могли измучиться, отправившись пешком. Мы забыли запастись свечами, поэтому я с трудом дописал дневник при догорающем последнем огарке.

25 апреля. Четверг.

Богиньки. Штаб полка в Угоре. Мы прошли дальше штаба 8 верст. Дорога шла прелестным лесом, окаймляющим озеро, у которого раскинулась наша деревушка. Нужно было обойти вокруг, чтобы попасть в деревню. Очень неприятно видеть и не иметь возможности прямо попасть на квартиры. Я послал своего Лукьяна [32]в Видзы, маленький городок в двух верстах от Богиньки. Он возвратился довольно поздно, доставил некоторые вещи, но писем не привез.

26 апреля. Пятница.

Бабяны. Снег и ветер очень мешали нам в походе. Переправились через Дону по очень плохому понтонному мосту. Во время переправы 3-й роты мост шатался, поэтому я придержал свою роту, не позволил идти сомкнутой колонной, а пропустил ее врассыпную, повзводно, с промежутками, и только благодаря этому нам удалось благополучно переправиться на противоположный берег. Немедленно по прибытии в Бабяны я отправился с рапортом в Твереч, маленькое местечко, в котором расположился штаб полка, так как я был дежурным. Командира полка я не застал, он обедал у Карцева, [33]поэтому я не ждал его. Эта поездка была для меня не без пользы, я узнал, что на мое имя получены письма, отосланные мне через какого-то солдата, которого я не мог разыскать. Тем не менее я успокоился, так как получение писем означало, что дома все здоровы.

27 апреля. Суббота.

Деревня Буцевичи, в четырех верстах от штаба полка, расположившегося в м[естечке] Комай. Это наше новое место стоянки. Переход был очень утомительным и неприятным вследствие дурной погоды. Разместились мы очень скверно, деревня настолько бедна, что ничего решительно нельзя достать. Фуража нет.

28 апреля. Воскресенье.

Утром я посетил полковника Писарева. Он занят был переменой квартиры, перебирался в дом к некоему помещику Холмскому. Я его проводил и возвратился обедать в Буцевичи. Вечером стало известно, что великий князь [34]назначил нам смотр.

29 апреля. Понедельник.

Утром я снова отправился верхом к Писареву для переговоров относительно предстоящего смотра, но не застал его дома и остался обедать у Холмского. Возвратился к себе с Храповицким, [35]который передал мне, что к пяти часам потребовали всех ротных командиров в Комай. Опасаясь опоздать, я поспешил к себе, надел шарф и отправился в Комай. Здесь я узнал, что произошла ошибка – требовали батальонных командиров, но я воспользовался случаем и попросил разрешения переменить место стоянки, которое и получил. Мы всей компанией осматривали местность вокруг Буцевичей. Прежде всего мы отправились в Дворочаны. Дом оказался настолько грязен, что мы не решились занять его. Александр Трубецкой и я отправились пешком за две версты в господский двор Загач осмотреть другой дом, который хотя был необитаем, но имел преимущество пред другими. Когда мы возвратились в Дворочаны дать отчет о нашем открытии, уже смеркалось, а наша прислуга еще не прибыла. Жена арендатора в Дворочанах нетерпеливо ждала нашего ухода, она страдала столько же, сколько и мы от этой проволочки. Ее супруг нас угощал, вполне разделяя желание своей дражайшей половины. Эта история затянулась до ночи, пока не собрались все наши, и только тогда мы отправились в Загач. Но, боже, как нам здесь было худо – ни стекол в окнах, ни стульев, ни стола.

30 апреля. Вторник.

Вследствие вчерашней усталости я крепко спал. Но сегодня утром мы удостоверились, что мы устроились здесь хуже, нежели где-либо. Мы снова с Александром Трубецким отправились на поиски к соседнему шляхтичу, но его жилище было очень бедно. У него оказалось 10 душ детей, да нас было 5, не было возможности поместиться. Бедный человек очень опасался, что мы решимся переселиться к нему, и обещал доставить нам в Загач все необходимое. Он сдержал слово, и, таким образом, мы наконец устроились. Вчера я видел в Комае церковь, построенную Гедимином [36]397 лет тому назад. Стены кирпичные толщины необычайной. Выделяется придел, построенный 40 лет назад одной графиней Силистровской. Образ св. Иоанна и портрет Гедимина сохранились с самого основания храма. [37]Образ находится в лучшем виде, нежели портрет. Подземелья служат могилами для рода графов Силистровских, видны даже кости умерших. [38]

1 мая. Среда.

Погода чудная. Я посвятил целый день прогулке. Местность очень красива. Видно местечко Поставы – по ту сторону озера.

2 мая. Четверг.

Я обошел каждый взвод моей роты; они находились в деревнях Дашки, Драбеши, Мацуты и Буцевичи. Чичерин был в Мацуте, я зашел к нему на минутку. В Буцевичах я остался недоволен, так как застал беспорядок. Затем зашел к Писареву, которого не застал дома. Я остался обедать с офицерами 8-й роты, квартировавшими с ним, и ждал его возвращения. Назавтра предстоял смотр, и мне необходимо было с ним переговорить. Чрезмерный педантизм меня огорчил, но дома я застал человека вполне счастливого – это князь Дадиан. Его слуга, возлюбленный Василий, прибыл, и он еще издалека спешил сообщить мне об этом.

3 мая. Пятница.

Крысы нам мешали спать всю ночь. Я встал в 5 часов и вскорости вступил с ротой в м[естечко] Комай, где командир Криднер должен был произвести смотр. Он сильно ко мне придирался, поэтому я возвратился в Загач в очень дурном настроении.

5 мая. Воскресенье.

Трубецкие отправились в Свенцяны, а я – в Поставы. В местечке есть школа на 100 учеников. Есть квадратная площадь, застроенная лавками. Торговля, кажется, не бойкая, но заведующий училищем мне заявил, что 9-го числа будет ярмарка и тогда я увижу, как все оживится. Он пригласил меня на этот день обедать. Я возвратился домой обедать и немного спустя получил приказ ночью выступить. Нам предстоял еще один смотр.

6 мая. Понедельник.

Лукашевщизна. Я выступил в 2 часа ночи и в 9 часов остановился на очень тесных квартирах.

8 мая. Среда.

Я был дежурным и, отправившись с рапортом, узнал, что великий князь еще не дал нам никакого определенного приказа относительно смотра, но что наш командир нас передвинул для того, чтобы быть наготове, когда будет дан приказ. Уже третий день наше положение из рук вон плохо, мы лишены всего.