Иван Жиркевич - Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789–1848

Все эти заключения я сделал с твердостью, ибо поверил их на месте и собственным обзором и, в этом виде сделав донесение мое, возвратил записку. Дьяков отвечал мне, что он удивляется моему образу суждения, что он сам знает многих чиновников нерадивых и неисполнительных по их части, что недоимка не убавляется, а спокойствие по губернии очень часто нарушается, и он должен принимать особые меры к восстановлению спокойствия между обывателями; что Кульнев – чисто русский дворянин и брат знаменитого Кульнева, [552]павшего на поле битвы за отечество; а любопытнее всего, Дьяков в заключение излагал, что от государя ему предоставлено заботиться о благосостоянии губернии и он ожидает, что в этом отношении я буду ревностным ему сотрудником.

Удивленный не заслуженному мной замечанию, я почел долгом на этот раз дать от себя оправдательный отзыв. Подробно описав старание мое познакомиться с Кульневым и его от оного отклонение, упомянул о кляузнических его просьбах и об изустно собранных мной о нем сведениях и заключил, что русская пословица весьма может оправдаться на семействе Кульнева, что семья может быть и не без урода. Далее, показанием чисел доказал, что недоимка, ежели видимо не уменьшается, то по крайности и не увеличивается и что к уменьшению оной должно ожидать окончания льготного срока; что чиновники, служащие по выборам, служат наиболее и хорошо; кроме личного моего в том удостоверения, я доказывал тем, что нет другой губернии, в которой я встречал оных, столь много украшенных знаками отличия еще при прежнем управлении губернии, а мне остается поддержать это моим собственным засвидетельствованием. Ежели и мне приходилось в губернии восстанавливать где спокойствие, то самое скорое водворение оного служило уже доказательством, что сторонние случаи, а не характер жителей были виной беспорядков; наконец, добавил, что ответственность за благосостояние губернии в равной мере возлагается и на меня столько же, как и на него, генерал-губернатора. Быв усердным исполнителем и в частных его распоряжениях, мне не нужно утверждать, что ежели он укажет мне что-либо особое и для благоустройства губернии, он будет иметь во мне одинаково постоянного сотрудника и выполнителя его распоряжений. Дьяков – попечитель о благосостоянии губернии! Эта мысль мне показалась столь новой, что я опомниться скоро не был в состоянии.

Поезд императора Николая Павловича через Динабург. – Назначение в комитет для устройства государственных крестьян. – Поездка в Петербург. – Беседа с Киселевым о состоянии Витебской губернии. – Разговор с Меркуловым. – Представление, сделанное Дьяковым в Сенат. – Влияние Дьяковой на мужа – Устройство детского приюта. – Учреждение должности становых приставов. – Польские эмиссары. – Арест Канарского. – Архитектор Бетини. – Выходка Цехановской. – Как отнесся к этому Дьяков. – Монаршее благоволение. – Выход в отставку.

Около этого времени государь должен был проезжать через Динабург за границу; я предварил губернского предводителя Шадурского, что, по моему мнению, он не худо сделал бы, ежели бы сам был в проезд государя через Динабург; так как Шадурский колебался, хотел просить разрешения у Дьякова, я сказал ему, что напрасно, Дьяков не согласится, но утвердительно обнадеживал, что государю не может быть неприятно, что подданные высокослужащие жаждут видеть его особу, но советовал при вопросе о причине прибытия в Динабург отозваться случайностью и своей надобностью.

Я здесь говорю об этом, чтобы показать, как велико было против губернии предубеждение, – каждый опасался попасться государю на глаза в оной. Сам я поехал по пути удостовериться, все ли изготовлено к успокоению проезда его величества, и сделал это очень кстати: меня беспокоило очень, что весенним разливом на пути между Люценом и Режицей снесен был один капитальный мост, который невозможно было успеть выстроить окончательно ко времени проезда.

На границе Режицкого уезда встретил меня исправник и на вопрос мой, готов ли и хорошо ли наведен мост, оторопевши, отвечал, что мост еще не совсем готов и он не может назвать оный вполне прочным. Я поторопился сделать ему строгое замечание. Подъехав к мосту, я вышел из коляски, но сколь велико было удивление мое, когда я временную постройку увидел красивой, а обойдя со всех сторон, уверился и в прочности оной; не останавливаясь объявить мое мнение, я стал извиняться, что напрасно бранил прежде, но исправник признался мне, что они все столько уже напуганы строгостью моего внимания, что он опасался вместо удовольствия встретить гнев мой на него.

В Люцене городничему я указал на рост травы на главной улице, которую приказал при себе же очистить и усыпать дорожки красным песком. Государь, проходя пешком через город, особенно изволил заметить это как порядок. Объехав все пункты, осмотрев лошадей и сбрую, я поспешил в Витебск успокоить Дьякова, и как ему до Динабурга приходилось ехать не той дорогой, по коей должен был лежать путь для государя, то я указал ему некоторые пункты на его дороге сравнительными с теми, которые я нашел слабейшими на пути государя.

Государь, приехавши в Динабург, по выходе из коляски приветствовал Дьякова словами:

– Я не узнаю Витебской губернии. На дороге я видел всюду порядок, разговаривал с несколькими чиновниками – все порядочный народ. – И затем, взглянув на Шадурского, бывшего тут же, спросил у Дьякова: – Кто это и зачем он здесь?

Шадурскому поклонился с особенной приветливостью.

Войдя в покои, спросил Дьякова:

– Звать мне твоего предводителя к обеду?

Как вам угодно, государь, – отвечал Дьяков.

Что мне угодно, то я знаю, – заметил государь, – я спрашиваю твоей мысли?

– Это будет счастье и для губернии, и для Шадурского, – нашелся Дьяков, и Шадурский приглашен был к обеденному столу государя.

После этого проезда была у меня окончательная переписка с Дьяковым о записке Кульнева, и, когда я упомянул в первом отзыве моем, что сам государь изволил одобрять чиновников губернии, Дьяков во второй бумаге своей заметил, что я не должен был ссылаться на его слова, и будто бы одобрительное замечание государя может быть выставлено в пример только тогда, когда оно было изложено письменно, а не на словах. Я же возразил, что оно для меня свято даже и в милостивом наклонении головы.

В первых числах августа Дьяков известил меня, что я буду обязан к 1 сентября отправиться в Санкт-Петербург для участия в рассмотрении проектов об управлении государственными имуществами; вместе со мной туда были вызваны еще губернаторы: московский – Небольсин, [553]псковский – Пещуров, [554]курский – Муравьев, [555]тамбовский – Гаммалея, [556]санкт-петербургский – Жемчужников, киевский – Переверзев [557]и белостокский – Гонаропуло (этот последний не прибыл). Из нас составился особый комитет под личным председательством генерала П. Д. Киселева. [558]