Бруно Винцер - Солдат трех армий

– Эти часы – а они золотые – получит каждый, кто обнаружит коммуниста или наци, затесавшегося в наши ряды. Как видите, господа, мы не только воспитываем в правилах строгой дисциплины, но и проявляем щедрость.

Последние слова звучали несколько иронически. Мне было не совсем ясно, осуждает ли в душе лейтенант эту иудину плату за донос или ему хотелось бы, чтобы Гренер платил больше.

Зато вполне убедительными и достойными всяческого одобрения показались мне его слова об «аполитичности рейхсвера». Мне было восемнадцать лет, я страстно желал служить своему отечеству в качестве солдата и считал, что нигде нельзя осуществить это лучше, чем в армии, которая, будучи как бы беспартийной, соблюдает всеобщие интересы. Если бы кто-нибудь тогда попытался растолковать мне, что рейхсвер вопреки всей его «демократической» маскировке на самом деле способствует осуществлению широких политических планов меньшинства, которое располагало тогда всеми средствами власти в Германии, что рейхсвер готовит агрессивный реванш за поражение в первой мировой войне и стремится подавить подлинную демократизацию, я бы широко раскрыл глаза от изумления.

Итак, после интермедии с часами унтер-офицеру Фогелю поручили отвести нас к врачу.

Там мы провели несколько часов. Никогда в жизни меня так тщательно не обследовали, как это сделал штабной врач. В довершение всего я должен был сообщить, перенес ли и когда перенес мой отец корь и болел ли я триппером.

После медицинского осмотра от нашего скопища осталось всего человек двадцать. «Великанов» забраковали: рейхсвер предпочитал мужчин среднего роста.

А потом лейтенант битый час гонял нас по всем видам спорта, испытывал на всех гимнастических снарядах. Вот когда мне пригодилась физическая подготовка, полученная в реальном училище, и я набрал нужное число баллов. Наконец, когда мы совсем выдохлись, нас снова подвели к турнику, где уже поджидал унтер-офицер Фогель.

– Ну-с, соплячки, теперь пусть каждый из вас по очереди подтянется на руках столько раз, сколько может из себя выжать. Да для вас это, должно быть, раз плюнуть, дома, верно, немало тужились, чтобы хлебца достать, а?

Слово «соплячки» в его устах звучало скорее добродушно, чем грубо, но конец фразы я воспринял как издевательство и обиделся.

Ведь я искренне, от всего сердца хотел быть солдатом. И со злости на шутку унтера по поводу хлебца я «выжимался» до тех пор, пока у меня глаза на лоб не полезли.

– Только не огрызаться, – твердил я себе, – иначе этот осел тебя провалит!

Но унтер Фогель этим удовольствовался и милостиво сказал:

– Ладно, хватит, можете спускаться!

На проверке общего развития Фогель не присутствовал; тут уж лейтенант подобрал себе других ассистентов.

Сначала нам задали сочинение, в котором требовалось кратко ответить, почему мы хотим вступить в рейхсвер Затем у нас спрашивали даты рождения Фридриха II, Бисмарка и Гинденбурга и о разных битвах. В заключение нам дали довольно мудреную задачу-загадку и два арифметических примера.

Нам не сказали, выдержали ли мы испытания. Нас отправили обедать в казарменную столовую, потом отпустили домой. И, только напутствуя нас, лейтенант сказал:

– Передайте друзьям и знакомым, что нам нужны еще рекруты! Мы – хранители доброй старой традиции и для порядочных людей у нас всегда найдется место. Но не забывайте: рейхсвер аполитичен! А вас мы через некоторое время известим.

Дома вся семья с нетерпением ждала меня и результатов испытаний. Мать в мечтах уже видела своего «младшенького» на далеком полигоне. «Кронпринц» встретил меня словами:

– Надеюсь, ты лицом в грязь не ударил!

Отец допытывался у меня, таковы ли в рейхсвере дисциплина и порядок, как в старой армии. Но за невозможностью сравнить рейхсвер с кайзеровской армией я подробно рассказал обо всем, что мне довелось самому испытать.

У нас в классе по-разному отнеслись к моему решению. Большинство моих соучеников, вероятно, рады были бы последовать моему примеру, если бы позволили родители. Других же не привлекала солдатчина без гарантии стать впоследствии офицером. Но нашлись и такие, которые, не вдаваясь в обсуждение, пожелали мне «ни пуха ни пера». Правда, мой сосед по парте пытался меня отговорить:

– Бруно, ты пожалеешь об этом. Получи сперва аттестат зрелости, а уж потом иди в рейхсвер кандидатом в офицеры, если уж ты непременно хочешь быть военным.

– Не трать напрасно слов, Вильгельм! Да, я хочу быть военным и стану им теперь.

– А ты продумай, прежде чем решать. Лучше бы тебе заняться историей или немецким. Ручаюсь, что из тебя выйдет хороший журналист или адвокат, можешь мне поверить.

– Ну конечно же, Вильгельм, ты ведь желаешь мне добра. Но я уже наполовину солдат и иду в рейхсвер..

Долго еще старался Вильгельм Дейч отговорить меня, но я твердо стоял на своем, и мы простились.

– Счастливо, Вильгельм, и помни: Тирпиц{10} никогда не был медиком, ты вечно путаешь его с Вирховом{}n»! Во-вторых, Новый год на Рейне, под Каубом, справлял не «старик Дессауский»{}n», а «старик Блюхер»{}n».

Мой одноклассник от души хохотал, искренне потешаясь над собственными ошибками. Гнейзенау{14} он беззаботно путал с Клаузевицем{}n» а однажды заставил «черных гусар» Лютцова{}n» внезапно атаковать, точь-в-точь как «Цитен{}n» из пущи», и порубить войско Марии-Терезии{}n». Зато он наизусть знал Шиллера и Гете, а иностранными языками владел чуть ли не с колыбели.

– Держи ухо востро, Бруно, и запиши себе на левой манжете: когда посмотришь на часы, всегда сможешь прочесть: «Quod licet Jovi, non licet bovi»{19}.

– Не трудись. Но ты не слишком любезен, на прощание сравнил меня с быком!

– Зато во время солдатчины изречение будет кстати. Что ж, прощай!

К сожалению, я не написал это изречение на манжете, только взял на заметку, да и то не всегда его помнил.

Стало быть, я оставил школу и все свое свободное время готовился к предстоящим испытаниям. Книг о войне, военных справочников и инструкций по довоенной подготовке было более чем достаточно. Я уже не опасался, что мои труды пропадут даром: от знакомого отца стало известно, что для моего зачисления в рейхсвер препятствий нет. Не известен был только точный срок, когда это произойдет. Оставалось ждать.

И все-таки я не скучал даже тогда, когда не сидел, уткнувшись в книги, потому что в Берлине происходили бурные события.

В большом кинотеатре на Ноллендорфплац шел фильм «На Западном фронте без перемен» по одноименному роману Эриха Марии Ремарка. Вернее сказать, фильм не шел. За две недели я покупал себе билет раз пять, не меньше, но так и не посмотрел фильма. Каждый вечер сеанс срывали штурмовики, которые забаррикадировали входы, напускали в зал белых мышей, бросали химические патроны, а потом вламывалась полиция и запрещала показ фильма. На улицах собирался народ. Однажды с речью к толпе обратился, стоя па крыше своего автомобиля, руководитель пропаганды нацистской партии Геббельс. Время от времени в эту речь вступал хор штурмовиков со своим боевым кличем: "Издохни, еврей! " или: "Германия, пробудись! "