Юлия Барановская - Все к лучшему

– Ты знаешь, Андрей к другой ушел.

– Юль, что происходит? У тебя что, послеродовая депрессия? Как ушел?

И вот она на меня глядит, потом поворачивается к Андрею: тот лежит, развалившись на стульях в кухне, смотрит телевизор. Все как обычно.

– Юль, а что ты делаешь?

– Салат крошу. Ты же знаешь, что Андрей любит, когда все аккуратно и кубиками.

Вот что действительно можно было подумать? Она искренне считала, что у меня психологические проблемы. Это, наверное, и правда так со стороны смотрелось. Все знали, что я родила, а о том, что мы разошлись, никто не знал, пресса об этом не писала. У друзей шок. Они приходили в ресторан, в наши обычные места, и видели его там с какой-то бабой. Или в магазины – то же самое. Опять он с другой. Мне этого рассказывать, по их мнению, нельзя, у меня маленький ребенок на руках. Кому-то он открыто заявлял, что ушел. Они тоже не понимали, как это возможно. При этом рестораны, где он заказывал стол через консьерж-службу, подтверждали все через мой телефон, который был в их базе данных, и я всегда понимала, где и как он проводит время, не желая того. То, что они с его любовницей жили за углом, тоже не облегчало моей жизни. Я выходила на улицу, шла и нос к носу сталкивалась с его пассией у ближайшего «Старбакса». И она умудрялась, вернувшись в Питер, рассказывать о том, какая я «наглая девка» и даже с ней не здороваюсь. Мне это, естественно, рассказывали, а у меня не укладывалось в голове, есть ли у нее вообще сердце, душа, какие-то чувства приличия? Кстати, я никогда не пускала ее в свои отношения с Андреем. Она меня не интересовала. Я не следила за ней, не писала ей. Я просто старалась ее не замечать. Мы были знакомы, но я предпочла и правда делать вид, что ее не знаю, не скатываясь в выяснение отношений.

Из-за детей я начала избегать привычных мест, любимых парков, чтобы не столкнуться там с Андреем, который будет с чужой женщиной и с чужими детьми, понимая, что я никак не могу объяснить это Артему и Яне. Я приходила и брала мясо в лавке, и там удивлялись, сколько же мы можем есть, ведь мой муж уже купил вырезку. Особенно обидно было с елкой. В семье Андрея не было принято ставить живую ель на Новый год. Это именно я его научила так делать, а в Лондоне у нас вообще всегда было две елки. Огромную в гостиную мы заказывали заранее, а маленькую ставили в наыгу спальню и украшали всякими смешными игрушками розового цвета. И вот я пришла за елью к нашему постоянному продавцу, а он на меня смотрит, как на сумасшедшую, и спрашивает, хорошо ли я себя чувствую – ведь Андрей уже забрал дерево домой. «Наверно, я забыла», – пролепетала я ему. Возвращалась домой я, как оплеванная: он нашу традицию перенес в другую семью и даже не удосужился найти другого продавца. Для него все это было так просто – ходить в наши места, к нашим знакомым, в наши магазины, в любимый парк, не заморачиваясь на поиск новых. Я же каждый раз это проникновение в свое окружение переживала очень остро. Андрей умудрялся даже просить мою скидку в бутиках, когда покупал ей одежду!

Накануне 14 февраля, когда Арсению должно было исполниться полгода, я задала ему совершенно искренний вопрос: «Ты можешь мне объяснить, как так в жизни может получиться, что завтра 14 февраля, День влюбленных, у нас с тобой ребенку ровно полгода, и этот день ты будешь проводить с другой женщиной?» Позже я узнала, что Андрей собирался ей сделать предложение, но что-то его все-таки остановило.

В какой-то момент я жила в иллюзии, что он ко мне возвращается, он со мной, и вдруг наступило прозрение. Он не шел ко мне, а забирал у меня все, что было. В том числе самоуважение.

Если я не подчинялась ему, если начинала задавать вопросы, он грозил вышвырнуть нас детьми на улицу и закрыть карточки. Я не могла и не имела права выйти из-под контроля. Ему очень нравилось жить так – на две семьи. Его все устраивало. Я была все время дома. Дети всегда со мной, и его ждут с любовью. При этом пошел Андрей в другой дом, и там ему тоже рады. Но после родов я стала потихонечку приходить в себя: ушел вес, пришли в норму мозги, и он начал закручивать гайки. Мне устраивали страшные скандалы по любому поводу, я всегда была под колпаком. И дальше по нарастающей. Я могла получить ночью сообщение: «Надень такое-то платье, такое-то белье. Я сейчас приеду». Будто я любовница. Неподчинение было чревато. Мне требовалось чудо.

Меня регулярно спрашивают, что меня спасало в самые тяжелые периоды моей жизни. У каждого свой костыль. И мой костыль – вера.

Я поздно крестилась. Не могу сказать, что осознанно. Так вышло, что моя подруга выходила замуж и хотела венчаться в церкви, а меня пригласила свидетельницей. Я была некрещеной. Это было в первый год наших отношений с Андреем, и я помню, как он уговаривал меня не затягивать с приготовлениями до последнего. Я несерьезно отнеслась к таинству. До такой степени, что поехала на свое крещение даже без креста. «Мы можем его купить в церкви, буквально оловянный, потому что я вряд ли буду его носить, даже не переживай», – говорила я Андрею. Помню, мы купили самый простой серебряный крестик на желтой веревочке. Но во время крещения со мной произошла метаморфоза… Свой простой серебряный крестик я больше никогда не сняла. Веревочка порвалась раз, я ее завязала на узелок, потом еще на один узелок, но она рвалась снова. Когда я забеременела Артемом, то поправилась из-за приема гормонов на 30 кг, и эта веревочка впилась мне в горло. Только тогда я ее заменила на цепочку.

Когда Андрей ушел, вера часто спасала меня в разных ситуациях, давая силы жить, благодаря этой поддержке свыше я не сошла с ума. В самый критический момент я поехала искать чудо к Гробу Господню в Иерусалим. Вы знаете, иногда случается такой миг, что ты уже начинаешь верить только в силы сверху, не надеясь больше на себя. Мне казалось, что скопление этого волшебства только там. Даже не потому, что я верю в Бога. Это была последняя стадия отчаяния. Кто-то в такой миг идет к гадалке, кто-то к шаману, а у меня своя история, и я поехала к Богу – как мне казалось, в самое близкое к нему место. Конечно, в руках у меня была фотография, где мы с Андреем вместе, и в голове пульсировала только одна мысль: «Пожалуйста, помоги».

За эти несколько дней в Израиле и правда многое изменилось.

Свой путь мы с детьми начали с крещения в Иордане. Я не знала, как эта река выглядит, но в моем представлении – она должна была быть огромной, как разливающееся устье, с прозрачной водой, что-то библейских масштабов. Оказалось, что это узкая речка с мутнейшей водой из-за илистого дна, и ты, заходя в нее, вообще ничего не видишь. Впрочем, меня это не остановило. Если ты веришь, ты веришь.

Мы были с Ксенией, Артемом и Яной. С детьми пройти обряд крещения легко – они на руках, быстро опустил в воду и достал, а самой сложнее. Вода ледяная, а надо три раза окунуться с головой, при этом сводит ноги, а вокруг ил и муть – страшно, как на рельсы лечь. Первый раз окунулась, второй, а на третий я поняла, почему младенцы кричат после рождения, каково это, когда легкие обжигает воздух. Мне было не раздышаться. Это был первый вздох новой жизни. Я приехала за одним – с фотографией и желанием вернуть прошлое, – а уехала оттуда с пониманием, что значит верить. Верить – это не просить чего-то определенного по списку как у Деда Мороза перед Новым годом. Верить в Бога значит понимать, что данное тебе им лучше, чем то, что ты просишь. Принимать то, что он дает, с радостью и благодарностью. Это не так легко сделать, фраза «все, что ни делается, к лучшему» – произносится часто, но принимается не всегда. Как выясняется, в результате, всем дается по вере.