Ирина Млечина - Гюнтер Грасс

Возникало даже ощущение или скорее подозрение, а не возвращается ли демократическая Германия к временам Веймарской республики, где (как раз по Грассу) плохо выученные уроки демократии, «война всех против всех», растущий национализм привели немцев в объятия Гитлера. Грасс в изданной в 1992 году книге «Речь об утратах» писал о сходных проблемах, а подзаголовок отчетливо выражал именно эту мысль: «О падении политической культуры в объединенной Германии».

Даже спустя почти два десятилетия после объединения (в 2009 году) мне попался на глаза напечатанный в еженедельнике «Цайт» (№ 17) материал, откликавшийся на публикацию в газете «Бильд ам зонтаг» статьи одного из тогдашних руководителей социал-демократов о том, что в 1989–1990 годах было организовано не воссоединение, а «вталкивание», «втаскивание» ГДР в ФРГ.

У автора «Цайт» эти запоздалые сожаления вызвали иронию, ведь находившаяся в состоянии коллапса, полного беспорядка и неуправляемости ГДР присоединилась к ФРГ, совершенно не подвергая сомнению ни ее политическое устройство, ни экономическое состояние. Государство, которое практически перестало функционировать во всех отношениях, присоединялось к функционирующему и, безусловно, процветающему государству. Так что вряд ли справедливо утверждать, будто ГДР «втолкнули» или «подбросили, как подкидыша» более мощному государству.

Горбачева тоже упрекали, что он согласился с объединением на основе 23-й статьи Боннской конституции. Но ведь немцы сами на парламентских выборах 18 марта 1990 года решили этот вопрос. Созданный в ГДР осенью 1989 года Христианско-демократический союз (ХДС) победил на этих выборах именно под лозунгом «Объединение по 23-й статье».

Конечно, и тогда многие считали, писал автор «Цайт», что необходимо изменение конституции, некое совместное «новое начало», глубокое осмысление реально действующего рыночного механизма. Были серьезные и ответственные люди, которые, подобно Грассу, настаивали на более продуманной и неспешной концепции объединения. Но они выступали как сторонники некоего «третьего пути» — им не нравились ни рыночная экономика, ни регулируемое сверху и жестко планируемое хозяйствование «реального социализма». Но остальной западный мир как раз опасался этого «третьего пути», потому что применительно к Германии это смахивало на эксперименты с нацистскими поисками «особого пути».

Коллапс государственного социализма придавал к моменту объединения дополнительную легитимность капиталистическому устройству. И многие тысячи жителей ГДР, которых меньше всего интересовали в тот момент поиски «третьего», или «особого» пути, дружно перебирались в западную часть страны, уже практически легитимизируя воссоединение, совершенное к тому же без малейших признаков насилия, при одобрении подавляющего числа граждан Восточной Германии, уставших от авторитарного режима, от закрытой границы, ограничившей их возможность ездить по миру странами Варшавского блока, от Штази и пр. Что не помешало многим уже через пару лет горестно восклицать: «Коль обманул нас. Где цветущие долины?»

Ставшая вскоре заметной пропасть между западным и восточным уровнями жизни, от которой совсем непросто было в одночасье избавиться, как казалось многим, даже усугублялась. И «братья с Востока», которым так сочувствовали граждане Западной Германии, превращались в обузу — надо было «отстегивать» деньги на «солидарность».

В дневнике Грасс цитировал отрывок из письма Оскару Лафонтену, который, будучи известным деятелем СДПГ, во время выборов в бундестаг 1990 года выдвинул свою кандидатуру, а в последующие годы стал председателем партии: «Сжальтесь над людьми из ГДР; меня возмущает именно безжалостность этой политики — а она напориста и жестка как раз потому, что безжалостна. Ведь Вы думаете только о том, как построить экономику вокруг немецкой марки». И добавляет: «Хочу написать об уроках германского объединения».

Попутно Грасс замечал, что рисует, «как одержимый», — углем, карандашом. Рисует умирающий лес. Но главные мысли сосредоточены на упомянутых «уроках». Несколько раз он подчеркивал свое меняющееся, охладевающее отношение к социал-демократической партии. И тут же: «О Брандте не хочется думать». Если сравнить эту запись от июля 1990 года со всем тем, что он писал и говорил о Брандте раньше, результат оказывается печальным, свидетельствуя о глубоком разочаровании Грасса, к которому привели, конечно же, сам процесс объединения и позиция СДПГ и лично Брандта.

Похоже, писал Грасс, объединение, «говоря нынешним языком, “схлопнулось”». Главное, что миллиардные кредиты должны теперь пойти на поддержку разорившегося сельского хозяйства и обнищавших городов. «Да здравствует рыночная экономика!» — иронизировал он. Но ведь только что он говорил о «безжалостности» и «жесткости» курса, избранного в отношении ГДР.

Что же делать, если в условиях «реального социализма» ни сельское хозяйство, ни промышленность не могли добиться реальных успехов? «Обнищавшие города» образовались не за один год, когда обе части Германии готовились к объединению. Конечно, в социалистическом лагере «наша» ГДР справлялась с экономикой лучше, чем, к примеру, Румыния. Она слыла образцово-показательной страной Восточного блока. Но ведь это было очень условно — конкуренции с Западом-то она всё равно не выдерживала.

К тому же благодаря некоторым «хитрым» механизмам она в определенной мере участвовала в рыночном обороте ФРГ. Благодаря этому национальному, межгерманскому «общему рынку», пусть и очень редуцированному и ограниченному, она жила лучше большинства, если не всех, стран Варшавского пакта. Но для Грасса, искренне переживающего происходящее, всё это со знаком минус. «Политика пишет сюжеты», опережая «Крик жерлянки», пока еще существующий лишь в замысле, писал он. Но этот заунывный, настораживающий крик, способный накликать беду, слышался ему всё время, пока он ездил «из Германии в Германию».

Он обдумывал в это время и другие аспекты «политических сюжетов». В частности, хотел «рассмотреть социальное обнищание как отправную точку для различных видов ненависти. Захват власти нацистами и связанное с этим безумие на расовой почве были бы невозможны без шестимиллионной безработицы».

В оценке всего, связанного с фашизмом, Грасс всегда давал сто очков вперед любому аналитику. И это его суждение безукоризненно точно. Он предвидел и другое: что страны, как тогда говорили, «третьего мира» будут становиться всё беднее и потому «всё сильнее ненавидеть» — сначала другие племена или религиозные группы. Потом — следует так понимать Грасса — их ненависть выплеснется дальше. И тут же он проводил параллель с событиями, сопровождающими немецкое объединение: «Несмотря на внешне благоприятные условия, первоначальные надежды на волшебную немецкую марку грозят всё же перерасти у населения ГДР в разочарование. Резкий подъем безработицы, высокомерие и назидательный командный тон западных немцев, реальная перспектива вновь оказаться среди проигравших, одураченных, стать вечными неудачниками — всё это может породить ненависть, которую станет подпитывать самоуничижение».