Ирина Млечина - Гюнтер Грасс

Мы видим, как часто возвращался Грасс к французскому автору и его «Мифу о Сизифе». В «абсурдной ситуации», о которой разглагольствует в романе Крысиха, эта притча действительно более чем уместна.

В значительной части романа безраздельно хозяйничает Крысиха. Такая очуждающая инстанция, такой неожиданный угол зрения открывают перед повествователем возможность своеобразной, нетрадиционной интерпретации того положения, когда мир оказался действительно на грани полной катастрофы. Давний спутник и недруг человеческого рода, Крысиха вершит над ним беспощадный суд, предъявляя все грехи и ошибки, опасные заблуждения и иллюзии как первопричину ужасных бед, как источник грядущих катастроф.

Главное обвинение: люди не желают делать выводы из истории, ничему не учатся, всё топят в словах и в довершение всего отказываются от высочайших достижений разума, дискредитируют лучшие традиции Просвещения. Результатом становится то, о чем Крысиха говорит в самом начале: «Вы больше ничего не решаете! Вас больше нет!»

В интервью 1986 года собеседница Грасса назвала роман «Крысиха» «провокацией», потому что автор превращал литературу в нечто, «алармирующее» общественность, то есть действующее как сигнал тревоги. Грасс объяснял, чего он хотел достичь своей книгой. Его цель, говорил он, вытекает из диалога, идущего через весь роман, из двух позиций, вступающих в этот диалог и показывающих соответственно две возможности. Одна — это позиция Крысихи, которая утверждает: «Вас больше нет». Через всю книгу она вещает из постчеловеческого мира. И хотя она движима чувством привязанности к людям, проку от этого мало, ведь их больше нет. А вторая — это позиция человека, рассказчика, повествователя от первого лица. Я, которое не соглашается, которое хочет доказать, что люди еще существуют, что они хотя и в опасности, но еще здесь, они по-прежнему держат всё в своих руках… Это, говорил Грасс, не Апокалипсис, не мрачные картины Иоанна Богослова. Ужасная судьба не является роковой, нет книги за семью печатями. Всё — дело рук человеческих. В том числе и саморазрушение человеческого рода. И предотвратить его может тоже только человек… Нельзя говорить, что всё предрешено «сверху» как рок, от которого не уйти. Мы можем избежать трагедии, если будем деятельны, если будем против… В том же интервью на вопрос, является ли «Крысиха» призывом покончить с безумием гонки вооружений, предостережением автора, Грасс ответил коротко: «Я не собираюсь своей книгой навязывать какие-то назидательные мысли и не хочу создавать лженадежд».

И тем не менее Грасс убежден, что средствами литературы, то есть создавая «иные реальности, антимиры», можно давать обществу важные импульсы. От книг, которые он, по его словам, «писал параллельно времени», то есть актуальных, злободневных произведений, как «Из дневника улитки», «Под местным наркозом», «Головорожденные», а следом и «Крысиха», «всегда исходят такие импульсы, потому что затронутые проблемы просто не дают покоя».

Крысиха, пояснял автор, с самого начала сожалеет о саморазрушении человеческого рода. Задним числом крысам становится жаль людей, с которыми они всегда жили вместе и которым «подражали». После исчезновения людей начинаются крысиные войны, опять же потому, что крысы подражают человеческому поведению. Но повествовательная перспектива в романе всё время меняется. Рассказчик повторяет фразу: «Крыса, которая мне снится». А потом, в последней трети, Крысиха заявляет: «Всё наоборот, это вы снитесь нам, вас уже вообще нет!» Это, говорил Грасс, и есть «катастрофический поворот к концу романа. Когда она это говорит, для нас, сегодняшних, подтверждается то, что я сказал вначале: в наших руках остановить этот процесс уже начавшегося саморазрушения человеческого рода».

Человечество, с горечью замечал Грасс, находится «в бессознательном состоянии». Оно вытесняет очевидное, факты, не желает признавать их. И «если литература может способствовать тому, чтобы снова и надолго вернуть человечеству сознание, то это та функция, которую я приветствую…».

На обсуждение в романе ставятся, таким образом, главные философские, политические, нравственные вопросы. Поданные в столь своеобразном, парадоксальном преломлении, они должны будоражить сознание, стимулировать общественную дискуссию. Грасс не был бы самим собой, если бы не нашел — как находил всегда — способ посмотреть на известное, ставшее уже привычным, с абсолютно неожиданной, шокирующей стороны, если бы не выбрал ракурс, позволяющий увидеть пусть и не все стороны действительности, но зато в ярком, мощном, причудливом свете.

Нельзя не оценить мобилизующей силы избранной Грассом художественной оптики: болевой шок как средство исцеления. Крысиное царство «постгуманной эпохи» — страшное, но отрезвляющее предостережение. В этом видится главный смысл романа: негативная утопия призвана встревожить, напомнить о грозящей гибели, не вселяя пустых надежд и розового оптимизма. «Воспитание человеческого рода», о котором и иронически, и всерьез говорится в романе, — вот, собственно, цель и смысл повествования. Хотя сам автор, чуждающийся патетических определений, вряд ли именно так захотел бы охарактеризовать свой замысел. И всё же речь, несомненно, об этом: заставить современников задуматься у той последней черты, к которой они приблизились, напомнить о необходимости по-иному мыслить, по-иному вести себя, по-иному выбирать ценностные ориентиры.

Как ни сомнительны для Грасса нравственные апелляции к современникам, сколь ни слаба ставка на изменение морального климата с помощью слов, всё же как раз на это рассчитывал и сам писатель, и его полномочный представитель в романе — Рассказчик.

Грасс комментировал: «Крысиха повествует со своей позиции, она сообщает, как всё получилось… Крысы многократно подавали предупреждающие знаки, но люди их игнорировали». И есть другая, как уже говорилось, отрицающая позиция, то есть рассказчик, человек, который в доказательство существования людей, например, включает третью кнопку телевизора и говорит: «Видишь, Крысиха, оно еще показывает, значит, мы, наверное, еще есть, мы держим всё в своих руках».

Обе возможности, обе точки зрения в книге борются друг с другом. Только к концу эти два повествовательных потока сходятся и возможность уничтожения человеческого рода уже становится фактом… Рассказчик оказывается побежденным. Это входит в сферу ответственности автора: «У меня кончились аргументы в пользу человеческой позиции… Крысиха оказалась более убедительной…»

Грасс писал: «Литература не в состоянии сдержать соскальзывание в пропасть. Но своими средствами она может обратить внимание людей на то, что существует угроза такого соскальзывания. То, что вытеснено, она может довести до сознания читателей. Как потом действовать — это другой вопрос. Мой скепсис и пессимистическая оценка происходят от того, что не совершается никаких решительных шагов, даже несмотря на знаки близкой катастрофы, которая грядет в нашем собственном доме. Возьмем умирание лесов, тут мы переходим к банальной политике… Все превращается в болтовню, побеждают чьи-то интересы… Еще хуже обстоит дело в сфере вооружений… Автор может исходить только из реальности, в том числе политической реальности… И поэтому его аргументы — по сравнению с аргументами Крысихи — становятся все слабее и слабее…»