Ирина Млечина - Гюнтер Грасс

Говоря о встрече уцелевших при катастрофе лайнера, Пауль считает необходимым упомянуть об одном «проблематичном эпизоде». Речь идет о 30 января 1990 года, когда «треклятая дата» казалась забытой, «ибо все в округе танцевали под мелодию гимна со словами о “Германии, единой отчизне”», а восточные немцы «сходили с ума от счастья обладания твердой валютой». Снова возникают любимые Грассом совпадения — 30 января 1945 года затонул «Густлофф». В этот же день родился Пауль. 30 января 1933 года пришел к власти Гитлер.

Позднее выяснится, что Конрад и его оппонент в Интернете одногодки — каждому по 17 лет, столько же было Давиду Франкфуртеру в момент убийства Густлоффа. Дата встречи 30 января 1995 года совпадала не только с днем захвата власти нацистами, но и с днем рождения самого Густлоффа.

На эту встречу «уцелевших» мать заставила приехать не только сына («Тебе ведь тоже полвека стукнет!»), но и внука. Если раньше Тулла охотно представляла сына как «репортера шпрингеровских газет», то теперь она предпочитает представлять его как «младенца, родившегося посреди той жуткой катастрофы». А внука она окончательно решает превратить в «сказителя легенды о погибшем корабле».

Так исподволь, постепенно, оказывая на него моральное и психологическое давление, Тулла Покрифке добивается своего. Она еще не догадывается, в какую трагедию ввергнет двух совсем юных людей. Но возлагает на внука все надежды, которых не реализовал ее сын, «рохля и неудачник».

Старик, или Заказчик, он же Грасс, признавал, что нельзя было столько лет молчать о катастрофе, отдавая ее интерпретацию на откуп «правым и реваншистам. Это упущение безмерно».

Пожалуй, это ключевая фраза. Автор объяснял причину молчания: «Важнее казалось признание собственной огромной вины и горячее покаяние».

Как же относится Старик к сведениям, поставляемым Туллой Покрифке, и к ней самой? Ведь она его давняя «знакомая». Вот что говорит уполномоченный Стариком рассказчик: «Она казалась ему существом непостижимым, недоступным для какого-либо оценочного суждения… Старик разочарован. Никак, говорит он, не мог я себе представить, чтобы Тулла Покрифке, уцелев, скатилась бы до такой банальности, как партийная активистка (в ГДР. — И. М.) или ударница производства. Скорее уж от нее можно было ожидать какого-либо анархического выверта, иррационального поступка, вроде ничем не мотивированного террористического акта с бомбой, или же с ней могло произойти что-то совсем другое, вроде холодного и страшного прозрения».

В конце концов, сказал он, ведь именно Тулла, будучи в конце войны еще совсем девочкой, обнаружила неподалеку от зенитной батареи под Кайзерхафеном белесую груду и прямо сказала, что это человеческие кости: «Это же гора костей» (читатель помнит, что речь идет о концлагере Штутхоф под Данцигом, упоминаемом в романе «Собачьи годы». — И. М.).

Рассказчик заключает: «Старик не знает матери… Справедливо одно: мать непостижима». Конни, по признанию Пауля, «попал в лапы к своей бабке… Она стала пичкать его историями о беженцах, о зверствах, об изнасилованиях».

Страдания беженцев — одна из важнейших тем новеллы. Не стоит делать вид, будто ничего этого не было. Будто не было изнасилований (о них в «Луковице памяти» молодой Грасс узнает от матери и сестры, точнее они пытаются скрыть это от сына, чтобы не огорчать его, но ему всё равно это становится известно), убийств и пр.

Об этом в свое время первым рассказал публично в своей книге «Хранить вечно» советский диссидент Лев Копелев (угодивший за это в лагерь). Позднее документы и факты, свидетельствовавшие о событиях подобного рода и хранившиеся в секретных архивах, были опубликованы.

Население оккупированной территории Советского Союза, помнившее немцев по Первой мировой, и предположить не могло, с какими зверствами столкнется во Второй. Не только СС, но и вермахт лютовали на советской земле — это общеизвестный факт. В свое время официальная пропаганда нацистов это всячески отрицала, да и потом долгое время считалось, что лютовали только специальные карательные отряды, «Ваффен СС», а вермахт, мол, этим не занимался, вел себя чинно и благородно.

В ФРГ сознательно поддерживался и распространялся миф, что вермахт не участвовал в злодеяниях — зверствовали только эсэсовцы.

В 1980–1990-е годы многие в ФРГ, включая почтенных деятелей культуры, стали утверждать, что нация «устала» нести бремя ответственности за Освенцим, за холокост, вообще за преступления нацизма. Не пора ли покончить с этим бременем, громко задавались они вопросом. Как раз тогда были показаны по телевидению нашумевшие документальные фильмы «Солдаты для Гитлера» (АРД) и «Подручные Гитлера» (ЦДФ), началась полемика о книге американского историка Д. Голдхагена «Добровольные палачи Гитлера».

Сильнейшую реакцию вызвала фотовыставка о преступлениях вермахта, проходившая в середине 1990-х годов, — «Война на уничтожение. Преступления вермахта 1941–1944». Выставку посетило рекордное количество зрителей, в том числе молодежи. Ею восхищались, ее проклинали. Эта выставка была частью обширного проекта, предусматривавшего издание различных научных работ, документальных материалов и т. д. Этот проект должен был дать ретроспективу беспримерной кампании, несшей уничтожение и смерть мирному населению России. В рамках этого проекта выставка демонстрировала то измерение войны, которое не имело прецедентов в истории Новейшего времени: уничтожение огромного количества мирных жителей, представавшее как часть военного планирования.

Еженедельник «Шпигель» в статье «Мощь фотографий» (1999, № 29) отмечал, что вермахт был активной частью политики массовых убийств, осуществлявшейся нацистским режимом. Казалось бы, не новый тезис. Новым, по мнению «Шпигеля», являлось то, что документы, как они представали на выставке, были свидетельством вины не только тех, кто отдавал приказы, то есть верхушки, но и простых солдат, большинства вермахта.

В документальном труде, сопровождавшем выставку, говорилось, что «рядовые и низшие чины вермахта уже не отличаются по менталитету от гиммлеровских частей. Это относится даже не к 1941 году, а ко второй половине 1942-го, после крушения надежд на быструю победу, после годового привыкания к преступлениям». И в карательных частях, и в вермахте не было недостатка в добровольцах, готовых расстреливать. Хотя и здесь и там были люди, которые не хотели этого делать…

На выставке, в частности, речь шла о «повседневном расизме регулярных частей», писал «Шпигель». И этот тезис недалек от главного тезиса американца Голдхагена, что повсюду были добровольные палачи Гитлера. Известной стала фотография, сделанная хоть и не в России, а на берегу Дуная, напротив югославской столицы, это сути не меняет: солдат в стальной каске добивает из пистолета раненого, лежащего на земле. Стоящий рядом офицер с интересом наблюдает за происходящим. Оба принадлежат к полку, составившему основу будущей дивизии «Великая Германия».