Ян Веннер - Великие интервью журнала Rolling Stone за 40 лет

Также вы никогда не увидите, что я чем-то недовольна на сцене – я улыбаюсь. Мои песни о жизни моих слушателей. Я пою о том, что связано с ними. А там есть и грубые люди. Мир не совершенен. Все это есть в моем исполнении; я с этим играю. Вот почему я предпочитаю играть, а не петь, потому что, когда ты играешь, тебе простительно исполнять разные роли. Когда ты играешь каждый вечер одну и ту же роль, то люди думают, что ты такая и есть. Они не думают, что ты играешь.

Это отпечаток того, чему я отдала себя в моей карьере. И я это приняла. Я больше не ненавижу себя. Я раньше ненавидела свою работу, ненавидела тот сексуальный имидж, ненавидела свой вид на сцене, ненавидела большую грубую фигуру. На сцене я все время играю. Как только я перестаю петь эти песни, я снова Тина.

Узнаете этого парня? ( Протягивает Уильямсу куклу Морка [167] .)

– ( Произносит с нотками радости в голосе от встречи с прошлым. ) Ой, послушайте, с тех давних пор! Ну-ка, дайте проверить его нос – не застряло ли чего в ноздрях! ( Осматривает куклу. ) Это чтобы узнать, подлинная ли она. Поразительно. Кукла, говорившая дурным голосом, если потянуть за шнурок сзади, и тогда слышались неразборчивые фразы. Некоторые подавали в суд, потому что случалось, что куклы, которые продавались на Среднем Западе, изрекали: «Трахни себя в зад».

Странно, но ее туловище сделано в 1973 году, а голова – в 1979-м.

– Ох, жуть. Тогда туловище, очевидно, от какого-нибудь старого Солдата Джо или, может быть, от Кена или Барби. Да, вероятно, от Барби. «Мамочки, смотрите, у Морка сиськи!» Так странно снова ее видеть. Так же странно было видеть кукол в разобранном виде, когда шоу отменили. Видели бы вы, как они, обгоревшие, свисали из мусорного ящика. Так странно.

Не знаю, что я испытываю, глядя на него, – ностальгию или тошноту. Похоже, и то и другое. Но как здорово начать с этого интервью. «Я дал ему куклу Морка». Ладно. Давайте мы его пока уберем, хорошо?

Хорошо. Как вы думаете, Морк осложнил ваш путь в Голливуде?

– Едва ли. Нельзя же сказать, что нечто, разогнавшее тебя с нуля до сотни, осложняет твое продвижение. Конечно, это не послужило помехой и в экономическом отношении. Независимо от того, что происходило в телепередачах, у меня всегда был иной имидж – комика из ночного клуба. Если бы я сыграл только Морка и никого больше, это было бы опасно для карьеры, но я всегда держал в кармане фигу, делал что-то другое, кроме Морка. Благодарю Бога за кабельное телевидение. Без него, по-моему, комики умерли бы.

Вы когда-нибудь ощущали дискомфорт перейдя от ТВ к кинематографу?

– У меня была странная привычка выбирать проекты, совершенно противоположные мне, иногда противопоказанные. Сейчас мне говорят о фильме «Доброе утро, Вьетнам»: «Этот фильм до мелочей твой, и в нем ты сыграл лучше всего. Так зачем же было тянуть восемь лет?» Ну, я занимался и другим. Мне хотелось сделать нечто отличное от того, что я делал на телевидении, – не только в «Морк и Минди», но и на кабельном. В общем, я говорил: «Я буду играть. Вот увидите, как я могу играть».

Реальный Адриан Кронауэр не был таким сорвиголовой на радио, каким вы его изобразили в фильме «Доброе утро, Вьетнам».

– Нет, он был очень правильным парнем, похожим на судью Борка [168]. В реальной жизни он не совершал ничего скандального. Он стал свидетелем бомбежки Сайгона и собирался сделать об этом репортаж – его предложение отклонили, но он сказал: «О’кей». Он не хотел выступать против системы, потому что за это можно попасть под трибунал. Так что да, мы допустили некую вольность в сценарии.

Но он крутил по радио рок-н-ролл, входил в образ, транслируя стандартные армейские сообщения, и приветствие «Дооооооброе утро, Вьетнам!» действительно было его фирменным знаком. Он говорит, что, когда солдаты в полевых условиях слышали его коронные слова, они отвечали ему по радио: «Иди ты наааа… Кронауэр!»

Я слышал, вы сымпровизировали несколько персонажей по радио, которых мы так и не увидели в фильме. Помните каких-нибудь?

– В фильм не вошло много материала, потому что шутки требуют много постановочного времени и могут оказаться слишком сырыми. Я пытался пошутить по поводу мин-ловушек и сказал (в духе черного солдатского юмора): «Ну, если это мышеловка, то входите в нее строем». Служба Радио ВС США обычно передавала номера, выигравшие в «Бинго», поэтому я попробовал так: «Наши счастливые номера „Бинго“ – 14, 12 и 35. Если вы спали с одной из этих девчонок, немедленно обратитесь к врачу!»

Как вы думаете, Боб Хоуп [169] одобрил ваше вторжение на его территорию? Кажется, он оказал вам холодный прием на телешоу Джона Карсона несколько недель назад.

– ( Произносит, изображая Хоупа .) «Да, какой востоооооорг!» Не знаю. Разумеется, я «прошелся» по нему в фильме: «Боб Хоуп не играет в полицейских фильмах. Бобу нужно место, где можно развернуться». По-моему, Хоуп знал об этом, потому что в какой-то момент наклонился ко мне и сказал: «Знаешь, я был во Вьетнаме в 1965 году, но никто не видел – власти не хотели собирать всех знаменитостей в одном месте». Как-то раз он говорил о Персидском заливе, и я сказал: «Если хочешь, я поеду». Он ответил: «Да, ладно». Иначе говоря: «Скорее у меня вырастет третье яйцо, чем ты туда попадешь».

Вы впервые в жизни посещаете психотерапевта. В вашем окружении говорят, что вы психически здоровее, чем всегда.

– ( Ухмыляется .) Да, они купились.

Трудно ли было обрести внутреннее спокойствие?

– Ох, внутреннего спокойствия нет. Не думаю, что есть такой человек, который сказал бы: «Теперь я в согласии с самим собой». Это значило бы, что ты отдал концы, согласны? Ты уже вне своего тела. Я чувствую себя гораздо спокойнее. И психотерапия немного помогает… То есть она очень помогает. Заставляет тебя все заново передумать – свою жизнь, отношение к людям, насколько ты можешь справиться с желанием, чтобы все было «как у тебя», пока от тебя еще хоть что-то остается. Заставляет осознать пределы своих возможностей – «на что я способен и неспособен».

Похоже, что Робин Уильямс стал взрослым.

– ( Шутливо .) Да, верно. ( Произносит, изображая фрейдистского психоаналитика. ) «Но вы все еще много говорите о вашем слюнявчике, правда?» Это был трудный год: смерть отца, развод с женой, жизненные, деловые, личные вопросы. Мне даже советуют разослать буддистские благодарственные открытки, поскольку буддисты считают, что все, что осложняет вам жизнь, заставляет вас собраться.

Вы обращались к отцу: Мистер Роскошь – он был на редкость элегантным мужчиной, обладающим властью руководителем автомобильной компании. В конце его жизни вы увидели его иным?