Ян Веннер - Великие интервью журнала Rolling Stone за 40 лет

Это тяжело. Быть все время на виду у всех. Мне нравится сегодня с вами беседовать, но с той же охотой я бы выкроил день, когда бы я о себе не думал. Со всем этим вниманием впадаешь в детство. Ужасно оказаться в центре внимания. Невозможно говорить ни о чем, кроме собственной жизни, собственной тупой жизни. Я бы с удовольствием сделал что-нибудь, чтобы не быть в центре внимания. Это очень опасно. Но нет способа избежать этого, и это правда.

Как вы познакомились с (вашим мужем) Фредом?

– Это произошло 9 марта 1976 года. Группа впервые выступала в Детройте. Компания Arista Records устроила для нас небольшую тусовку в одном из ресторанчиков, где продаются хот-доги. Я не любительница тусовок, и мне захотелось уйти. Я выходила через запасный выход – там, помнится, был белый радиатор. Я стояла там с Ленни [238]; случайно взглянула вверх, а там стоит этот парень, а я как раз ухожу. Ленни представил меня ему: «Это Фред „Соник“ Смит, легендарный гитарист группы MC5» – и все. Моя жизнь изменилась.

Вы буквально исчезли в 80-е годы. Какими были эти годы для вас с Фредом?

– Для меня это был замечательный период. Пока Джексон [239]не пошел в школу, мы с Фредом проводили много времени в поездках по Америке, жили в дешевых мотелях у моря. Мы снимали небольшой мотель с кухонькой и вносили плату каждый месяц. Фред нашел небольшой аэродром и брал уроки пилотирования самолетом. Он учился летать; я писала и присматривала за Джексоном. У меня была пишущая машинка и пара книг. Простая, кочевая, неупорядоченная жизнь.

Был ли для вас этот переход от жизни звезды рок-н-ролла к почти полной безвестности периодом утверждения?

– Только в том смысле, что мне не хватало дружеской атмосферы моей группы. И я, конечно, скучала по Нью-Йорку. Мне не хватало книжных магазинов, не хватало тепла этого города. Нью-Йорк всегда казался мне чрезвычайно теплым и сердечным.

Но вообще моя жизнь была прекрасна. Я часто проводила целые дни с моими записными книжками, наблюдая, как Джексон собирает ракушки или строит песочные замки. Потом мы возвращались в мотель. Джексон засыпал, а мы с Фредом разговаривали о том, как идут его занятия, и о том, над чем я работала.

Если люди не видят тебя или не видят, чем ты занимаешься, это не значит, что тебя нет. Когда в конце 60-х годов мы с (фотографом) Робертом [240]занимались нашим искусством и поэзией, никто не знал, кто мы. Наши имена не были известны. Но мы работали как черти. А в 80-е годы никто особенно не интересовался мною и Фредом. Но наше самовосприятие основывалось на нашей работе, нашем общении, а не на посторонних источниках.

На какие средства вы жили?

– У нас еще оставались деньги, гонорары. Мы переживали трудные времена. Иногда деньги сваливались на нас неожиданно – Брюс Спрингстин записал «Because the Night» [241]. Я могла бы пожаловаться на эту песню, потому что она мне надоела (смеется), но на самом деле я ей благодарна. Эта песня несколько раз нас выручала. Песня «Kick Out the Jams» [242]тоже нас выручала.

Мы учились жить очень бережливо. А когда жить так стало нестерпимо, то мы записали альбом «Dream of Life» [243]. Прошло несколько лет, и настала пора финансировать наши следующие годы.

Насколько вы продвинулись с замыслом альбома «Gone Again» до смерти Фреда?

– Он придумал название «Gone Again». Оно должно было стоять на титуле, хотя концепция стихов Фреда была иной. И он хотел, чтобы альбом был выдержан в рок-стилистике. Фред был готов сразиться с конкурентами – вместо меня. Вообще казалось, что он взял на себя мои амбиции.

Какова была оригинальная концепция песни «Gone Again»?

– Ему хотелось насытить ее духом американских индейцев, потому что это входило в его наследие. Я мыслилась женщиной племени, которая жила в горах, и в трудные времена, когда дела шли плохо – сильные снегопады, неурожаи, гибель воинов, – спускалась с гор и рассказывала историю племени. И тогда голод и засуха прекращались – начинали лить дожди и всходили хлеба. На смену павшим воинам приходило новое поколение. Это была песня об обновлении, последнее, что он написал.

Тогда я еще не написала слова. Это была последняя записанная мною песня, и когда я все действительно закончила, дело приняло иной оборот. Оказалось, что я плачу дань памяти воину – павшему воину.

Вы также отдали дань памяти Курту Кобейну в песне «About a Boy». Что в его жизни и музыке тронуло вас?

– Когда появилась Nirvana, я испытала неподдельное волнение. Не столько из-за себя – прошло то время, когда я со всей страстью отдавалась музыке и у меня была группа The Rolling Stones. Я была счастлива, что у молодых ребят есть Nirvana. Я ничего не знала ни о его мучениях, ни о личной жизни. Я видела работу и энергию, и это меня волновало.

И вот, этот ужасный шок – почти удар для меня, – когда он умер. Помню, я была наверху с детьми. Когда я спустилась, Фред попросил меня сесть за стол. По его поведению я поняла, что случилось что-то серьезное. Он усадил меня и сказал: «Твой мальчик умер». И когда он рассказал мне как…

В тот день мы пошли в магазин пластинок; Фред хотел купить что-то из Бетховена. И помню, подростки на улице заплакали. Кажется, они не знали, что им теперь без Курта делать. Я почувствовала себя немного как капитан Пикар: я не могла вмешиваться с Основной директивой. Мои слова были бы излишни. Эти ребята ничего обо мне не знали. Но мне действительно захотелось их утешить, сказать им, что все в порядке, что его выбор – это нетипичный выбор. Сразу после этого я принялась писать «About a Boy».

Что вы хотели сказать в песне о его выборе?

– В 1988–1989 годах я видела, как умирает мой лучший друг – Мэплторп, медленно умирает. В тот период Роберт делал все возможное, чтобы сохранить свои жизненные силы. Он позволил себе стать морской свинкой для любого типа наркотиков. Он не чурался мистики, встречался со священниками. Общался с любыми учеными, каких мог отыскать. Он боролся за жизнь даже в последние свои часы. Он был в коме, но дышал так мощно, что комната ходила ходуном.

Когда видишь, что тот, кого любишь, так борется за жизнь, а потом видишь другого человека, уходящего из жизни… мне кажется, я с трудом это вынесла. Хочется взять человека за шиворот и сказать: «О’кей. Ты страдаешь? Вот что такое страдание, посмотри!»

Я говорю обо всем этом без всякого осуждения. Это просто раздражение, внимание к тому, как эти вещи влияют на молодежь.

Я сознаю, что я несколько отстранена и не в контакте с ней, возможно, даже несколько устарела. Но я не настолько устарела, чтобы не видеть, что молодые люди чувствуют себя даже хуже, чем я тогда. Я помню начало 50-х годов и укрытия от радиоактивных осадков. Но все равно жизнь казалась довольно безопасной. Теперь молодежь должна проявлять осторожность – существует опасность вирусных инфекций, загрязнения окружающей среды, все еще существует угроза ядерной войны, СПИД. И очень много опасных наркотиков.