Мария Дмитренко - Веласкес

Фонтаны поили знойный воздух влагой. Дорожки, чутко притаившись, ожидали неосторожного путника, чтобы обдать его множеством тончайших струй. Это арабские мастера к каждому камешку сделали подводку из множества медных трубочек с «секретом». Вокруг возвышались лавры, мирты, померанцы.

Примолкшие путники вошли во дворец. Гулко раздавались в нежилых стенах даже очень осторожные шаги. Альказар был образцом того искусства, когда камни под рукой мастера теряют свою массивность и плотность и превращаются в кружевную, хитро сплетенную ткань. Каменная пена, казалось, способна была трепетать от порывов ветра. В некоторых комнатах потолки были сделаны наподобие сталактитовых пещер, сосульками свисали ряды беломраморных колонн. Стены казались затканными рисунком без конца и начала. Любуясь этим чудом архитектуры, Диего с горечью думал о слабой стороне арабского искусства. Все постройки этой эпохи, лишенные скульптуры и живописи (святой коран запрещал изображать людей и животных), были лишь музеями, залы которых словно ждали прихода человека.

Когда путники вышли в сад, вечер подстерегал их у порога. Слабо освещенные деревья бросали мягкие тени на воду и белый мрамор. Альказар принял волшебный вид. Фрески, которые днем казались выгоревшими, преобразились, ожили, везде блестела позолота. Синим сиянием вспыхивали эмали.

Взволнованный Диего крепко сжал руку Хуаны. Потрясенная всем виденным, она ответила ему пожатием. Хотелось ему взять на руки девушку, прижать к стучащему сердцу и понести через сад, сквозь нежное кружево цветущего жасмина.

Но у ворот сада их ждал экипаж, и сенья Марта ворчала, что пора возвращаться.

Дни бежали за днями, сменяя минуты вдохновения часами мучительных раздумий. Картины Диего уже нельзя было считать работами ученика. Дон Пачеко, уважавший в каждом человеке прежде всего талант, не стеснял творческой свободы молодого живописца. Стены родительского дома художника украсили картины, о которых знатоки говорили с уважением.

Донье Херониме более всего пришлась по душе простенькая по сюжету «Служанка» — девушка из народа, юное человеческое дитя. Спокойно, без позы и сентиментальности стояла она среди кухонного реквизита. Из–под белого чепца немного пугливо смотрели на мир внимательные глаза. Правая рука девушки, ища поддержки, задержалась на краю стола, левая повисла на ушке кувшина. Служанка находилась среди вещей, которыми пользовалась ежедневно.

Было у Веласкеса еще несколько бодегонес на «кухонные темы», как шутливо называл их дон Пачеко: «Старая кухарка», «Старая женщина, приготовляющая яичницу». Самому маэстро больше нравилась последняя. Ему казалось, что в ней полнее, чем в других, ранних, произведениях, он раскрыл индивидуальные характеры своих героев, впрочем и тут еще можно было желать лучшего.

Серьезно лицо у старой женщины, готовящей яичницу. Печальные складки лица, тени в морщинах под глазами, возле подбородка — свидетельство нелегко прожитой жизни. Женщина, кажется, говорит что–то мальчику, принесшему в прозрачной бутыли вино.

Если для дона Пачеко эти полотна, равно как и «Два юноши за едой», и «Молодая женщина», и «Музыкант», всего лишь ступеньки в творчестве Веласкеса, потомки увидят в них и иное — появление в изобразительном искусстве своеобразной трактовки сюжетов на тему бодегонес. Хотя Веласкес–художник только становился на самостоятельный путь, он уже стремился расширить рамки своей живописи собственным представлением о жизни, о правде живописи. Туда, где раньше царило безраздельно идеальное, входило простое, обыденное, типичное.

Учителя в ученике в ту пору радовало больше другое. Диего начал поговаривать о картине о «непорочном зачатии» и уже сделал первые наброски. Кроме того, внимательно присмотревшись к последним полотнам молодого художника, Пачеко отметил прекрасные натюрморты, в которых художник словно любуется четкими формами предметов, выписывая их точные силуэты.

Тем временем шел 1617 год. Многие перемены нес он Диего. В один из дней марта, когда земля, просыпаясь, протягивала солнцу первые весенние цветы, дон Пачеко позвал Диего в свой кабинет.

— Я хочу сообщить тебе, мой друг, — сказал он, — что мне уже нечему учить тебя. На протяжении пяти лет мой дом был для тебя родным. Теперь у орленка выросли крылья. Тебе надлежит получить звание маэстро.

14 марта 1617 года художнику Диего Родригес де Сильва–и–Веласкес был выдан документ, давший ему право «писать для храмов и общественных мест, а также иметь учеников». Молодой маэстро, получив звание maestro en el arte — мастера искусства, — был принят в корпорацию художников Севильи — гильдию святого Луки.

Год пролетел незаметно. Художник устроил свою собственную мастерскую и работал от зари до зари. Только иногда, отложив в сторону кисти, он предавался мечтам.

Прошло пять лет с тех пор, как он впервые увидел Хуану де Миранду, маленькую «королеву», так поразившую когда–то его воображение. Прелестная девочка теперь превратилась в очаровательную девушку.

Сначала их дружба походила на дружбу тысяч других мальчиков и девочек. Он рисовал для нее то вздыбленного Буцефала [15] Коня Александра Македонского. , то почти летящего Бабьека [16] Коня Сида Кампеадора, легендарного рыцаря испанского эпоса. с пригнувшимся к гриве всадником. Хуана очень любила животных, особенно лошадей. Иногда они, усевшись в прохладной тени патио, читали о Лассарильо из Тормеса, хохотали до слез над новеллами дона Сервантеса. Зимними вечерами, когда донья Мария и служанки садились за рукоделие, Диего рассказывал им сказки. С широко раскрытыми глазами слушала Хуана о приключениях храброго великана Фьерабраса [17] Персонажа рыцарских романов. , о кознях и проделках Перико, чье имя заставляло содрогаться тех, у кого нечиста совесть.

Обычно в часы, когда семья и ученики дона Пачеко собирались в большой гостиной послушать очередные главы из его книги, Диего рисовал. Его грифель быстро бегал по листку. Но все чаще, когда он отводил руку, из затейливой рамки выглядывали красивые головки. Все они были похожи одна на другую, и это давало повод Алонсо Кано подтрунивать над Диего. Раздосадованный, тот рвал рисунки, но через некоторое время упрямый грифель вновь чертил женский профиль.

Кончилось детство Диего. Юность принесла любовь. Наступила прекрасная пора, когда каждое слово, сказанное любимой, звучит песней, жесты и взгляды приобретают особую значимость, а сердце всегда открыто навстречу добру. Если бы мог, Диего для своей избранницы собрал бы все цветы мира и уложил ковром у ее ног. Пока же ранним утром он бегал за ними на соко — старый арабский рынок.