Мария Дмитренко - Веласкес

То был дорогой подарок и с особым значением.

Поправлялся Веласкес медленно. В конце недели Фуэнсалида и Веллела явились к нему в трауре — скончалась королева Изабелла. Испанский двор, и без того не особенно умевший веселиться, погрузился в глубокий траур. Во всех соборах служили заупокойные мессы.

Новый, 1645‑й, тоже не принес радостных вестей. Смерть унесла остроумного, насмешливого Кеведо, а вскоре после него почил и беспокойный граф Оливарес.

Всего несколько недель до того Диего виделся с Оливаресом, приехавшим в Мадрид с очередным посланием королю. Оставшийся не у дел граф никак не мог успокоиться. Ему казалось, что без твердой руки государственный корабль сядет на мель. Из своего мавританского замка близ Кадиса он слал петиции королю, в которых призывал сломить дух средневекового сепаратизма, царивший в провинциях, решительно и навсегда. Перед маэстро при последнем свидании сидел окончательно уставший и состарившийся человек. Таким его и написал Веласкес на последнем портрете.

При дворе маэстро ожидала масса скопившейся работы. Его должности, хотя некоторые и значились «без исполнения обязанностей», все же требовали к себе определенной доли внимания. А тут еще назревала новая поездка в составе свиты принца Балтазара Карлоса в Арагон.

У Веласкеса давно было желание посетить этот край. Однажды, несколько лет тому, в руки к нему попала старая книга. Начиналась она необыкновенно: «Мы, которые имеем такую же цену, как и вы, и которые можем больше, чем вы, выбираем вас королем с тем условием, чтобы вы уважали наши вольности и привилегии и чтобы между нами и вами был некто, который может больше, чем вы: если же нет — нет!» Веласкес внимательно прочел книгу до конца. Строки старой книги бережно хранили предания старины — рассказы о вольностях свободолюбивых арагонцев. Присягу, которой открывалась книга, на протяжении более шестисот лет (734–1336) давал народ Арагона. Пятнадцать королей вынуждены были принимать ее, ибо если нет, то «некто», кто выше короля, давал народу право пригласить другого. Выше всех стоял в той маленькой стране Закон, олицетворяемый верховным судьей. Но вековым вольностям пришел конец. Бурбоны разделались со свободой.

В Сарагоссу ехали через горную страну по узкой и извилистой долине реки Халон. На севере еще бушевала каталонская «война жнецов», а в Сарагоссе шла бойкая торговля. На одной из окраин города у самого Эбро разбили походные палатки. Но холодный март вынудил принца отказаться от затеи жить на походном положении, и путники переселились в город. Один только художник проводил здесь все свои дни. Он задумал писать большую картину. На полотне будет изображен берег Эбро с полуразрушенным каменным мостом. По ту сторону реки — город с башнями городских домов и шпилями церквей. Но главное место на картине займут люди. Веласкес уже выполнил несколько портретов знатных горожан, дам и кавалеров, ожидающих перевоза. А рядом с ними разместится простонародье — торговцы, студенты, бродяги, нищие. Видя интерес принца к своей работе, Веласкес решил подарить ему свою «Сарагоссу».

Художник так увлекся работой, что не замечал, как летело время. А оно, отсчитывая на пути столбики–минуты, стремилось вперед своею дорогой, к будущему.

Веласкес стоял перед алтарем, низко наклонив голову. Со стороны казалось, что он молился. Но маэстро не мог сейчас вспомнить ни одного слова из длинных католических молитв. В детстве научил его отец Саласар, знавший цену истинной веры, не тратить попусту время на бессмысленное повторение заученных слов. Собор — это место, где человек остается один на один с Вечностью, — там не нужны слова.

Каждый год 23 апреля приходил маэстро в собор, покупал у привратника свечи и ставил их за упокой неспокойной души дона Сервантеса. Сегодня он зажигал их в тридцатый раз. Веллела и Мурильо пришли вместе с Веласкесом. Свечи дона Хуана горели в память о гениальном англичанине Шекспире, почившем в один день с великим испанцем. Бартоломео просил мадонну не за усопших. Свои свечи он зажег мечте. Если бы в тот момент можно было бы записать мысли юноши, они выглядели бы так: «Великая мать и прекраснейшая из женщин! Сегодня я покидаю моего учителя и его гостеприимный кров — еду в свою Севилью. Все, что я создал, ничто по сравнению с тем, что сделаю я в твою славу. Дай только мне будущее. И еще прошу: продли годы моего учителя».

Свою «Сарагоссу» дон Диего давно окончил. Но дарить ее было некому: принц Балтазар Карлос, единственный сын короля, умер. Ему было едва семнадцать, но разве лихорадка спрашивает, сколько кому лет?

Горе согнуло Филиппа. Из дворца было удалено все, что хоть сколько–нибудь напоминало принца. Уехали в провинцию даже его карлики. А где–то в Австрии ждала своего двоюродного брата, ставшего по воле отцов ее женихом, сверстница Балтазара Марианна.

Король не имеет права долго горевать. Нужно было срочно принимать меры, которые бы урегулировали порядок престолонаследия. К тени своего деда обращал он взор, но молчал грозный Филипп, не давал совета и всесильный бог. Тогда король решился: невеста сына Марианна Австрийская станет его женою! Согласие из Австрии не заставило себя ждать. Его величество повеселел. Черный бархат строгих траурных одежд был ему даже к лицу. Он опять возобновил свои посещения мастерской маэстро, который стал с января исполнять должность инспектора над картинами, находящимися в старой башне Альказара, и смотрителя королевских построек. Для удобства ему предоставили квартиру в Доме Сокровищ.

Это было просторное многокомнатное жилище. Веласкес украсил его с тонким вкусом. Только донья Хуана де Миранда отказалась переезжать в новый дом. Отказ свой она аргументировала тем, что для самого дона Диего будет лучше иметь в городе, вдали от двора, тихую пристань. Милая, скромная жена! Она, полюбив Диего однажды, всю жизнь оставалась верной ему. Хуана де Миранда часто не понимала мужа, но и не мешала ему. Не требуя многого, не надоедая, она делала все необходимое для его спокойствия. Ей нельзя было быть неблагодарным. В Хуане де Миранде заключался дом Веласкеса, привычный и верный, тихий островок в потоке изменчивой придворной жизни.

А жизнь эта все больше его угнетала. В разговорах с друзьями он все чаще обращался к Италии. Думать об этой стране воздуха и света ему запретить не мог никто. Воспоминания все решительнее овладевали им.

Однажды король Филипп в разговоре с художником высказал мысль о том, что пора бы в столице создать испанскую картинную галерею. Собрать в ней лучшие образцы живописи со всей страны. Веласкес добавил, что неплохо бы устроить галерею не только отечественных художников. Италия — вот та страна, что смогла дать большое количество непревзойденных полотен.