Иван Баграмян - Так начиналась война

— Что вы наделали! — закричал он еще издали. Подбежав, капитан с голубыми петлицами с трудом перевел дыхание.

— Что вы наделали?! Аэродром-то ведь заминирован! Нам оставалось лишь радоваться, что он был плохо заминирован.

Капитаном оказался летчик Артемьев, который в Гребенках являлся представителем командования ВВС фронта. Я попросил у него машину, чтобы добраться до штаба фронта. Нас обступили командиры и красноармейцы. Их молодые, обветренные лица выражали крайнее удивление: откуда и зачем прилетел генерал на их аэродром? (Это была одна из многочисленных фронтовых встреч, и я, конечно, никого не запомнил из своих собеседников на аэродроме. Но после опубликования моей книги «Город-воин на Днепре» среди откликнувшихся на нее читателей оказался кавалер многих боевых орденов старший лейтенант запаса Анатолий Федорович Майков. В своем письме он напомнил об этой встрече). Меня засыпали вопросами:

— Товарищ генерал, правда, что мы окружены?

— Что будем делать: отходить или драться?

Чувствовалось, что люди угнетены неясностью обстановки, но не страхом. Выглядели они спокойными, задорно подтрунивали друг над другом, острили удачно и неудачно, одним словом, вели себя так, как обычно ведут себя молодые люди, когда их собралось много.

Я попытался коротко ответить на их вопросы. Объяснил им, что наше высшее командование хорошо осведомлено о положении фронта и принимает все меры, чтобы помочь нам.

Вскоре подкатила машина. Я тепло попрощался со своими собеседниками.

Пусть читатель извинит меня. Вынужден несколько отклониться от последовательности изложения моих воспоминаний.

После выхода из печати первого издания этой книги я получил письмо от командира экипажа бомбардировщика, который доставил меня в расположение окруженных войск фронта. Из него я узнал некоторые подробности, связанные с перелетом.

Признаться, не раз в годы войны и после ее окончания меня беспокоила судьба этого замечательного экипажа. Мне очень хотелось узнать, сумел ли экипаж самолета выбраться из окружения, кто в него входил.

И вот сообщение: командиром экипажа был майор Павел Филиппович Симонов — командир эскадрильи 230-го скоростного бомбардировочного полка. Он участник войны в Испании, где совершил свыше 50 боевых вылетов против фашистов. На протяжении всей Отечественной Симонов героически сражался против немецко-фашистских захватчиков, на завершающем этапе войны командовал 955-м штурмовым авиационным полком. За боевые подвиги Павел Филиппович награжден восемью боевыми орденами и многими медалями. У него сохранилась летная книжка с лаконичной записью: «16 сентября 1941 года. Полет Полтава — Пирятин. Особое задание».

Штурманом в экипаже самолета тогда был капитан Бронников, стрелком-радистом — старший сержант Гостев. Они не дожили до радостного Дня Победы: осенью 1941 года оба героически погибли при выполнении боевого задания.

…Не без труда разыскал я штаб фронта, разместившийся на хуторе Верхояровка, севернее Пирятина. Генерал Тупиков стиснул меня в объятиях.

— А! Наш блудный сын наконец-то вернулся! Глядя на его осунувшееся лицо, глубоко запавшие, но по-прежнему живые глаза, я подумал, как хорошо, что с этим умным и сердечным человеком мы так крепко сдружились.

Тупиков поведал о своей беде. Когда Ставка запретила отвод войск, он решил послать подробное донесение о состоянии фронта с выводом, что удерживать Киев дальше нельзя. Кирпонос отказался подписывать эту телеграмму. Она пошла в Москву за подписью начальника штаба фронта. На следующий день из Генштаба пришел ответ. Тупиков обвинялся в паникерстве, в необъективной оценке событий. Он все еще сильно переживал по этому поводу. Когда я ознакомил его с новым приказом главкома, Тупиков воспрянул духом:

— Значит, я прав! — И заторопился: — Едем к командующему! Нужно спешить. Если мы будем медлить, кольцо окружения станет таким прочным, что его уже будет не разорвать.

Командование фронта расположилось в роще в нескольких километрах от штаба. Мы отправились туда на машине. В пути генерал Тупиков рассказал мне, почему они не смогли перенести командный пункт фронта в Киев. Вражеские соединения, прорвавшиеся в стыке 5-й и 37-й армий в районе Кобыжча, перехватили дороги. Посланные вперед подразделения полка связи погибли. Пришлось командный пункт перенести сюда, в Пирятин.

Добирались мы очень долго. Дорога была сплошь забита машинами, обозами, передвигавшимися колоннами тыловых частей и учреждений.

У генерала Кирпоноса мы застали Бурмистенко и Рыкова. Я доложил о распоряжении главкома. Кирпонос долго сидел задумавшись.

— Михаил Петрович, — не выдержал Тупиков, — это приказание настолько соответствует обстановке, что нет никакого основания для колебаний. Разрешите заготовить распоряжение войскам?

— Вы привезли письменное распоряжение на отход? — не отвечая ему, спросил меня командующий.

— Нет, маршал приказал передать устно. Кирпонос, насупив густые брови, зашагал по комнате. Потом сказал;

— Я ничего не могу предпринять, пока не получу документ. Вопрос слишком серьезный. — И хлопнул ладонью по столу: — Все! На этом закончим.

Наступило молчание. Тупиков хотел что-то сказать, но Кирпонос опередил его:

— Василий Иванович! Подготовьте радиограмму в Ставку. Сообщите о распоряжении главкома и запросите, как поступить нам.

Вечером 17 сентября в Москву была отправлена радиограмма следующего содержания:

«Главком Тимошенко через заместителя начальника штаба фронта передал устное указание: основная задача — вывод армий фронта на реку Псел с разгромом подвижных групп противника в направлениях на Ромны, Лубны. Оставить минимум сил для прикрытия Днепра и Киева.

Письменные директивы главкома совершенно не дают указаний об отходе на реку Псел и разрешают взять из Киевского УР только часть сил. Налицо противоречие. Что выполнять? Считаю, что вывод войск фронта на реку Псел правилен. При этом условии необходимо оставить полностью Киевский укрепленный район, Киев и реку Днепр. Срочно просим Ваших указаний» [11] Центральный архив Министерства обороны СССР. ф. 251, оп. 646. д. 483, л. 325. .

Не без труда передав эту радиограмму, мы с генералом Тупиковым в раздумье склонились над картой, на которой были нанесены последние данные обстановки. Мне, оператору, накопившему уже некоторый опыт, эта карта говорила многое. Войска наши бились внутри овала, вытянутого с севера на юг. Сплошной линии фронта не было. Всюду зияли, как раны на живом теле, огромные бреши, свидетельствовавшие о том, что на тех участках уже некому встать на пути врага. А где еще тянулась красная линия наших войск, что там? Последние боевые донесения гласят: там идут бои не на жизнь, а на смерть.