К. Осипов - Суворов

Суворов оказался в таком же положении, как в Польше в 1794 году, но на этот раз его разочарование было еще острее. Итак, все, что он совершает, имеет своим результатом удовлетворение аппетита австрийцев. В первую минуту у него мелькнула даже мысль возвратиться в Россию. Около этого времени он пишет в Вену Разумовскому: «Во мне здесь нужды нет и я ныне же желаю домой». Но потом он пообдумал — и подчинился. Жаловаться Павлу было бесполезно; он изливал душу в письмах к Разумовскому, указывал, что распущенная австрийцами пьемонтская народная армия могла бы составить 40 тысяч человек, что Вена вновь диктует ему «методические» планы кампании и т. д. Одно из писем заканчивается буквально воплем: «Спасителя ради, не мешайте мне». С этого времени в отношениях Суворова с австрийцами наступило резкое ухудшение.

Побуждаемый гофкригсратом, Суворов прервал наступательные операции впредь до прибытия подкреплений. Он провел несколько недель в Турине, наблюдая за осадой цитадели, которую было решено не штурмовать, чтобы избежать жертв среди населения, и укрепляя дисциплину в войсках. Суворов предоставлял в «добычу» только взятые с боем города. В остальных случаях он строго преследовал мародерство. Был издан приказ, что при всякой жалобе обывателей «старший в полку или в батальоне прикажет обиженному все сполна возвратить, а ежели чего не достает, то заплатить обиженному на месте из своего кармана; мародера — шпицрутенами по силе его преступления, тем больше, ежели обиженного налицо не будет». Суворов отлично понимал, как трудно солдатам, питавшимся скудными рационами, удержаться от грабежа в дышащей изобилием стране, но он оставался верен своим правилам. Большую роль играло здесь желание оградить честь своей родины. Суворов часто говорил:

— Горжусь, что я россиянин, — и он хотел, чтобы репутация русского солдата стояла на высоте.

Одновременно с действиями Суворова в Северной Италии, русские войска приняли участие в операциях против французов на юге Апеннинского полуострова, в Неаполе.

Завладев Неаполем и принудив бежать короля Фердинанда, французы создали там Парфенопейскую республику; конституция этой республики являлась точным сколком с французской. Однако значительная часть населения — не говоря уже о феодальных и клерикальных элементах — не сочувствовала французам: остались налоги, вдобавок, взимавшиеся по неправильной системе; к ним прибавилась контрибуция, а в довершение, французские войска частенько грабили население. К тому же, случился неурожай, а подвоз хлеба был затруднен вследствие блокады берегов английской эскадрой.

В стране вспыхнуло восстание против французов. Население разделилось на два лагеря; началась кровавая междоусобная борьба. Перевес получила феодально-поповская реакционная партия. Тридцатитысячная армия фанатичных повстанцев, предводимая кардиналом Руффо и освобожденным из тюрьмы разбойником Микеле Пецца, прозванным за свою жестокость Фра-Диаволо, задавила малочисленные французские гарнизоны и вытеснила их из страны.

Неаполитанский король обратился во время войны к Павлу I с просьбой о помощи. Павел приказал высадить с русских кораблей, находившихся в Адриатическом море, десант, который принял участие в войне.

С уходом французов адмирал Нельсон, а вслед за ним вернувшийся король встали на путь жесточайшего террора. Десятки тысяч людей были приговорены к казематам и виселице. Русский отряд пытался смягчить репрессии, но безуспешно.

Командовавший русским флотом адмирал Ушаков поддерживал контакт с Суворовым — и тут произошел, между прочим, один характерный эпизод. Однажды к фельдмаршалу явился немец-офицер с пакетом от Ушакова. В разговоре он употребил выражение: «Господин адмирал фон-Ушаков».

— Возьми себе свое «фон»! — вскричал с гневом Суворов, — раздавай его кому хочешь. А победителя турецкого флота, потрясшего Дарданеллы, называй Федор Федорович Ушаков.

Приблизительно в этот же период времени ему довелось узнать, что один из его офицеров не умеет писать по-русски.

— Стыдно, — покачал он головой, — но пусть он пишет по-французски, лишь бы думал по-русски.

Вообще, национальное чувство в Суворове было исключительно сильно. Он неоднократно цитировал слова Петра I:

— Природа произвела Россию только одну. Она соперницы не имеет.

Наконец, подошли подкрепления: восьмитысячный австрийский корпус генерала Бельгарда. Суворов вручил ему предписание, начинавшееся словами: «Деятельность есть вернейшее из всех достоинств воинских». Багратиону было приказано обучить вновь пришедших «таинству побиения неприятеля холодным ружьем». Наступала пора новых операций.

Показания разведчиков, даже перехваченные письма, свидетельствовали, что Макдональд переправляет свою армию морем в Геную, чтобы оттуда двинуться на Турин. Поэтому Суворов отложил наступление на Генуэзскую Ривьеру. Так как последующие известия сводились к тому, что французы совершат удар не на Турин, а на Тортону и Алессандрию, — он решил сосредоточить в последнем пункте свои главные силы. С разных сторон союзные войска направились к Алессандрии. Но через два дня пришло новое «достоверное» известие: Макдональд не собирался итти ни к Турину, ни к Тортоне; французы сами распустили ложные слухи, и фельдмаршал попался на эту уловку. На самом же деле армия Макдональда движется к Модене, угрожая австрийскому корпусу, осаждавшему Мантую.

Суворов понял, что на этот раз он дался в обман. «Новости сменяются ежеминутно, — записал он, — надо действовать по указаниям своего собственного разума, если не хочешь впасть в сомнамбулизм».

Нужно было исправить свою ошибку. Выдвинув пятнадцатитысячный заслон против Моро, он устремился навстречу Макдональду, приказав генералу Краю, осаждавшему Мантую, оставить там незначительный отряд и со всеми частями спешить к нему на соединение. В ответ на это Край прислал копию распоряжения гофкригсрата, запрещавшего ему снимать хотя бы одного солдата из-под Мантуи. Это было похоже на удар грома с безоблачного неба: в самую критическую минуту Суворов оказался, несмотря на общее численное превосходство союзников, слабее Макдональда.

Клаузевиц пишет по этому поводу: «Решительный замысел Суворова, которым нельзя достаточно восторгаться, рушился о подводный камень, о коем он не мог и думать».

Стиснув зубы, прочитал фельдмаршал ответ Края. Теперь поздно было пререкаться: Макдональд после блестящего марша, пройдя за неделю 230 верст, перевалив при этом через горный хребет и выдержав сражение, обрушился на австрийцев и, оттеснив их, шел на соединение с Моро (соединение их намечалось в Тортоне). Все достигнутые Суворовым результаты повисли на волоске.