Андрей Ветер-Нефёдов - УБИТЬ СТИВЕНА КИНГА

Теперь вы должны понять главное: почему я пишу об этом «ужасе».

Дело в том, что я был убеждён, что все зрители увидят Аляску, а все увидели Стаса и Ваню, мутузивших друг друга на фоне нашего интернатского забора. Увидели в на метровом экране в учебной комнате, где была устроена официальная премьера нашего «фильма». Увидели только Стаса и Ваню. Я вынужден был долго втолковывать зрителям, что дело происходит на Аляске, что драка завязалась из-за мешочка с золотым песком… Все от души смеялись… И всё…

Публичный показ завершился оглушительным провалом.

Почему?

Я был уверен, что все увидят то, что видел я. А я видел… Нет, так не объяснить… Я жил в то время в мире Джека Лондона, читая и перечитывая подряд его книги одну за другой. И если я смотрел на заснеженное дерево, то это было дерево Клондайка. И вокруг того дерева тянулись снежные равнины и горы. Вокруг не громоздились дома и не громыхали трамваи. Стасик и Ваня не играли для меня – они были персонажами, вышедшими оттуда. Правда, они не знали об этом и просто развлекались. Смотря на них через окуляр крохотной кинокамеры, я заглядывал в другой мир, но никто другой не знал этого. Все видели только Ваню и Стаса. Все видели двух пятнадцатилетних подростков в современной одежде, а для меня они были взрослыми мужчинами, закалёнными старателями, матёрыми убийцами. Я также видел высокие горы над еловыми лесами, где их не было и не могло быть на самом деле. Я был убеждён, что сброшенные за спину шапки-ушанки загипнотизируют всех, что они будут «окном», сквозь которое откроется всё остальное…

Однако шапки-ушанки остались для моих зрителей тем, чем они были. Я понял это не сразу, а много лет спустя, когда случайно вспомнил об этой киноплёнке, давно превратившейся в труху. И это понимание стало для меня «ключом» к новому пониманию: если вы что-то видите, это не означает, что другие видят то же самое. В первую очередь это касается воображения, ибо воображение – штука тонкая, почти несуществующая. Дверь, куда легко входите вы, не обязательно открывается для других. Вы, как художник, должны создать этот мир, потрудиться над его деталями, чтобы они убедили вашего читателя (или зрителя) в реальности того, что вы предлагаете.

Когда я догадался, что реальность моего воображения вовсе не обязана быть реальностью воображения моего читателя, я впервые осознал, что такое фактура, которую я обязан дать читателю.

Не случайно эта глава началась с кино. Там всё наглядно, но даже в кино режиссёр и художник-постановщик не всегда умеют убедить зрителя в правдивости атмосферы. А уж литературный творец – тем более. Ему кажется, что всё внятно, наглядно, красочно, а на самом деле читатель не получает ничего – ни фона, ни мыслей…

Как же справиться с поставленной задачей? Как рассказать историю, чтобы она не только увлекала сюжетом, но и позволяла читателю увидеть то, что видите вы? Могу поспорить с кем угодно, что такого рецепта нет. Не существует формулы, которая вложила бы в ваши руки магию управления умом публики. Но есть труд… И желание донести до других своё ощущение ситуации, своё проживание истории, своё видение чего-то конкретного…

Я придумал техническое упражнение. В качестве развлечения.

Возьмите фотографию и опишите её. Затем дайте друзьям почитать ваше произведение. Увидят ли они то, что изображено на фотографии, всю игру её света и теней? Увидят ли они историю, которую несёт неподвижный снимок? Увидят ли они всё это так, как видите её вы? Если этого не произойдёт, то ответ один: вам не удалось передать то, что видите вы. Цвет, звуки, фактура ткани, вязкость воздуха, жар тела… Тысячи аспектов каждого мгновения. Вы можете описывать совсем не те детали, которые указывают на то, что вам хочется рассказать. Как ни удивительно, но вы можете упустить самое главное, а рассказать о второстепенном. И для кого-то второстепенное станет главным, поскольку оно написано выпукло, а главное оставлено в тени.

Простое упражнение… Рассказать фотографию… Почему фотографию? Потому что она застывшая. Вы всегда можете технически проверить, то ли увидел ваш читатель. И те ли ощущение передали вы, которые прочитал он. Фотография не убежит. Это вечное мгновение. И оно наполнено миллионами деталей, о которых можно рассказывать бесконечно и увлекательно.

Всем хорошо известно, что один человек расскажет анекдот, и компания примет шутку с натянутой улыбкой вежливости, а другой расскажет тот же самый анекдот так, что все попадают со стульев от смеха. Первый чего-то не понимает, чего-то не умеет, он тупо излагает события и мысль. Второй живёт внутри того, о чём говорит, ему нравится быть «там», нравится смешить, веселить, нравится быть центром внимания; более того: он любит тех, о ком рассказывает анекдоты, любит их глупость, их жадность, их щедрость, их особенность. Если не любить то, чем вы занимаетесь, занятие превратится в рутину и мало-помалу иссушит вас.

Писательство – это та же любовь. Самая сложная любовь, ибо вы обязаны любить хорошее и плохое. Ни один человек не бывает однозначен, даже самый простой человек, самый бесхитростный, и всё это нужно передать, отразить каким-то образом в портрете и поступках действующих лиц. Творческий процесс – не просто сплетение сюжета, это также и познание себя. Нет смысла заниматься книгой, если для меня всё ясно и понятно. Я отвечаю самому себе на сотни вопросов по мере продвижения вместе с моими персонажами по руслу их жизни. Их чувства – всегда мои чувства. Я не ассоциирую себя с ними, я и есть они. Их много, но все уживаются во мне, как всё человечество уживается на Земле; народов много, поэтому они спорят, противоречат, враждуют, любят, а я наслаждаюсь всем этим. Они – кровь и плоть моей писательской души. Без них всё опустело бы для меня. И чем больше я узнаю о них, тем больше открываю в себе. Наша похожесть друг на друга делает возможным управлять друг другом, влиять друг на друга с помощью наших мыслей. Писатель, не умеющий этого делать, не сможет увлечь читателя, ведь если мне что-то интересно, значит, это должно быть интересно и моему читателю. Я обязан увлечь его, иначе весь мой труд бесполезен.

Кто я в глазах публики? Клоун. Словесный клоун. Я показываю фокусы, предлагаю незнакомые ситуации (или знакомые, но вывернутые наизнанку, показанные с непривычной стороны). Я развлекаю. Музыканты, танцоры, художники, писатели – это разновидности клоунов. Они выставляют себя напоказ и всегда огорчаются, если не могут удержать внимание публики. Каждый придумывает свои способы удерживать внимание. Одним удаётся, другие терпят неудачу. Но даже если вы умеет удерживать внимание, вам сначала надо попасть в поле зрения публики. Писателю это сделать сложнее остальных. Музыка слышна сразу, картина тоже видна сразу, а книгу надо читать, она требует времени и усилия. Недавно я заметил, что стал читать меньше, но не сразу понял, что причиной тому моё подсевшее зрение. Мне требуются очки, но я не привык к ним, поэтому книга начинает раздражать. И так всюду: существует много-много незаметных причин, не позволяющих людям проникнуть в ткань литературного произведения, даже если это по-настоящему увлекательное произведение.