Андрей Ветер-Нефёдов - УБИТЬ СТИВЕНА КИНГА

Роман «В поисках своего дома» рождался медленно. Я работал над ним и на берегу Чёрного моря, снимая комнатушку в доме армянской семьи, не разгибался над ним и в Москве. Солнце, зной, дождь, снег, вьюга, холод – всё имело значение, всё сказывалось на атмосфере, всё отражалось в тексте. Я рассказывал об Америке, окунаясь в реальность современной России. Рассказывал об истории чужой страны, в действительности рассказывая о моих мечтах. Часто я отправлялся в ближайшую пивнушку на задворках универмага, где продавалось разливное пиво и где никогда не выветривался отвратительный кислый запах. Это заведение представляло собой большой навес, несколько круглых высоких столов и окошко, где наливали пиво через резиновый шланг в банки, кружки и молочные пакеты. Та пивнушка была для меня крохотным островком Дикого Запада. Скопление великолепных пьяных ублюдков давало возможность окунуться в мир людей, давно пропивших здоровье, деньги и совесть. Находиться рядом с ними и слушать их, не вникая в смысл их речей, было сродни таинству. Мне даже не нужно было мысленно переодевать их в потёртые замшевые куртки, нацеплять на них шляпы, превращать их в персонажей грязного салуна. Они и были таковыми. Под дырявым пластиковым навесом царил мир Дикого Запада, где каждую минуту кто-то мог схватиться за револьвер или за нож. Дух оказался сильнее внешних форм.

Я искал себя – как в литературе, так и в жизни. Действительность угнетала, тревожила, наполняла ощущением бессмысленности бытия. Название «В поисках своего дома» вполне отвечает моему состоянию тех лет. Не уставая делать и переделывать, я создавал произведение, очень важное для меня, потому что оно должно было избавить меня от тяжёлого груза прошлого. Далёкие тени не давали мне покоя. Когда я смотрел «Маленький Большой Человек» Артура Пена, я доводил себя до слёз картиной бойни в долине Уашита, с удовольствием мазохиста возвращаясь к этой сцене снова и снова. Меня душили воспоминания, боль минувшего, невозможность сойтись с моими погибшими братьями и сёстрами. Боль пьяных воспоминаний, боль пьяной тоски, боль обманутого ребёнка, внезапно обнаружившего, что он давно не ребёнок, – вот что сжигало меня. Короткий эпизод, где пьяный Дастин Хофмэн сидит в грязи под струями дождя, а чуть поодаль Баффало-Билл руководит укладкой бизоньих шкур на повозку, казался мне волшебным окном, через которое я проникал на улицу того городка и падал в лужу рядом с Хофмэном. Мы с ним ничего не могли уже изменить. Наш мир был разрушен. Нам оставалось лишь спиваться, осознавая свою никчёмность, неприспособленность к новым условиям. Спиться или отправиться в бой, чтобы подставить себя вражеским пулям и погибнуть, как подобает воину, – вот единственный выбор. К сожалению или к счастью, у меня не было возможности вспрыгнуть на коня и ринуться в сражение.

Когда книга была закончена, я понял, что сбросил с себя непосильную ношу. Приключения приключениями, книга книгой, но случилось нечто более важное для меня: мне удалось избавиться от бремени воспоминаний и страданий, коими я старательно делился с будущим читателем.

О публикации романа не могло быть речи, так как литература об индейцах не интересовала издателей. Я предпринял ряд попыток предложить мой роман, но получал решительный отказ. Никто даже не смотрел, что я принёс. Слово «индеец» вызывало мгновенное и активное отторжение у встречавших меня сотрудников редакции. Однажды я зашёл в издательство, публиковавшее Фенимора Купера, но и они дали мне поворот от ворот. «Неужели вы не хотите посмотреть, что я принёс?» – удивился я. «Нас не интересует такая литература». – «Но вы же занимаетесь приключенческой литературой. Я видел Купера и Эмара среди опубликованных вами книг». – «Это было написано давно. А вы – современный автор». Мне показалось, что меня ударили по голове тяжеленным молотом. Ответ звучал настолько абсурдно, что его невозможно было принимать всерьёз. «Да, я современный автор. И что? – мне хотелось объясниться. – Разве я не имею права писать исторические романы? Разве я обязан писать книги лишь о нашем времени?» – «Нет, не обязаны. Но и мы не обязаны публиковать вас». Пожалуй, это была длинная беседа. Обычно всё ограничивалось коротким «нет» с их стороны, звучавшим, как презрительный плевок.

У меня не было ничего другого, что я мог бы предложить. «В поисках своего дома» был для меня не столько первым шагом на пути в большую литературу, сколько способом излечиться от тяжёлой болезни, изводившей меня в прямом смысле слова. Я работал на телевидении и не думал о литературе, как о возможности заработать. Но всё-таки первый роман! Плох он или хорош, не это имело значение. Впервые в моей душе возникла потребность поделиться с кем-нибудь моей книгой. Она была моя от начала до конца, хотя в ней легко найти много заимствований, много подглядываний, много подражания. Но она была моя, потому что я вложил в неё огромные силы. И ещё я вложил в неё ожидание. Не ожидание читателя, не ожидание успеха, а ожидание себя, который провёл такую длинную жизнь в степях, лесах, горах, который вымазался в крови и копоти, который потерял самых близких людей, остался один посреди своего разрушенного мира индейцев и теперь возвращался в обычный мир современного человека. Пройдя с моим Эллисоном через выпавшие на его долю испытания, я почувствовал себя другим. Да, мой роман никого не интересовал, но ведь не ради публикации, не ради громких аплодисментов я трудился над ним.

В 1995 году моё сочинение о Диком Западе появилось в виде настоящей книги (тонюсенькая, в мягкой обложке, с опечатками на каждой странице, но всё-таки – книга) в серии «Индейцы Северной Америки». К тому моменту серия уже выпустила три книги: «Сражающие Шайены» Гриннела, «Жизнеописание Джеронимо» Баретта и «Деревянная Нога» Томаса. Моя книга была четвёртой. На обложке красовалась чёрно-белая фотография, на которой я позировал в просторных штанах с широкими старинными подтяжками, чёрной рубахе и шляпе с высокой тульей.

Меня распирала гордость. Не на фотографии, а в жизни распирала. Более чем скромный тираж книги не смущал. Не смущало и отсутствие редактуры и корректуры. Свершилось главное – книга появилась. Остальное уже не имело значения. Я раздаривал её направо и налево, упиваясь незнакомым мне доселе восторгом. Такого восторга от публикации я не испытывал потом никогда.

Юрий Никитин в своей работе «Как стать писателем?» говорит: «Первое, что необходимо будущему писателю, – это несокрушимая уверенность, самоуверенность, вплоть до наглости. Понятно, вряд ли обязательно это выказывать на людях, не оценят, но быть уверенным в себе на все сто и больше – необходимо. И полагать, что если не сегодня к вечеру, то уж завтра точно соберете урожай “нобелевок”… Человек с нормальной психикой привык два раза в месяц получать зарплату. Хоть маленькую, но регулярно. Хотя плохо, тягостно ему работать, но терпимо. А писатель? Первый барьер у писателя (как и художника): получится или не получится шедевр. Нормальный человек откажется сразу: полгода писать, горбиться над клавиатурой – а вдруг да придётся бросить на полдороге? И всё уже сделанное коту под хвост? Да ни за что! А наглый да самоуверенный берётся: получится! да ещё как! ещё и медалями обвешают! Затем после долгих трудов поднимается другой барьер: возьмут в издательстве или не возьмут? И, наконец, третий: заплатят или не заплатят? А вдруг мало? Человек нормальный просто не рискнет даже начинать в таких условиях».