Игнасио Идальго де Сиснерос - Меняю курс

Я не мог также предполагать, что так называемые демократические государства будут препятствовать законному правительству дружественной страны приобретать необходимые для ее обороны средства; что такая страна, как Франция, во главе правительства которой стоял лидер социалистической партии Леон Блюм, откажется продать нам оружие, нарушив не только законы международного права, но и договор с Испанской республикой, одна из статей которого предусматривала покупку у французов вооружения и военных материалов; что «демократические» страны позволят многочисленным эскадрам Германии и Италии, их подводным лодкам с первых же дней войны так нагло действовать в поддержку мятежников, нападая на суда, направляющиеся в республиканскую зону, и обстреливая различные пункты на побережье; а диктатор Салазар предоставит в распоряжение Франко все имеющиеся у него средства.

Иначе говоря, строя расчеты на быстрое подавление мятежа, я никогда не думал, что республика, законно установленная в Испании, вынуждена будет вести борьбу не только против мятежных генералов, но и против таких мощных [344] государств, как Германия и Италия. Я надеялся, что, приложив максимальные усилия, мы в короткий срок сможем подавить мятеж. И это несомненно случилось бы, если бы нас, республиканцев, оставили один на один с мятежниками.

* * *

Президент Асанья и другие руководители республики, убедившись в том, что Франция, Англия, США и другие «демократические» страны не окажут помощи республике, и чувствуя себя не в силах возглавить освободительную борьбу народа, приняли решение об отставке правительства Хираля. Был сформирован новый кабинет во главе с лидером социалистов Ларго Кабальеро. В него вошли представители социалистов, коммунистов, республиканцев, каталонских и баскских националистов, то есть всех партий Народного фронта.

Впервые в Испании было создано министерство авиации во главе с Прието. На второй день своего существования правительство опубликовало постановление о назначении меня командующим воздушными силами республики. Хотя с самого начала мятежа я фактически выполнял эти обязанности, известие привело меня в сильное замешательство. Чем больше я думал о трудном и сложном деле, порученном мне, тем больше чувствовал, что оно мне не по силам. Я не имел достаточной подготовки и квалификации для столь ответственного поста. Даже в мирное время, при наличии хорошо налаженного управленческого аппарата, он ответствен и трудоемок. В тех же условиях, то есть в разгар гражданской войны, при отсутствии генерального штаба и вспомогательного персонала, мое новое назначение было настолько ответственным, что я не мог его принять. Кроме того, я считал, что у нас слишком мало командиров-республиканцев, чтобы заставлять их заниматься канцелярскими делами. Я решил отправиться к министру и изложить ему свои возражения. Прието был человеком хитрым, дальновидным и к тому же хорошо знавшим меня. Он предвидел подобную реакцию и заранее продумал ответ. Совершенно спокойно Прието возразил, что моя новая должность - это не теплое местечко. Он прекрасно представляет все трудности и огромную ответственность, возложенную на меня. Однако правительство, назначая меня на этот пост, было уверено, что я не отступлю перед трудностями. Короче, он сказал именно то, что могло убедить меня.

Тот период вспоминается мне как кошмарный сон. Я по-прежнему большую часть времени проводил в воздухе, но [345] теперь после боевых полетов, вместо того чтобы немного отдохнуть и поспать, должен был идти к министру и обсуждать с ним текущие дела, а также решать тысячи необычайно сложных в тех обстоятельствах проблем.

Конечно, я мог меньше или совсем перестать летать и заниматься только своими непосредственными обязанностями командующего. Но, стремясь всей душой разгромить фашистов, а также хорошо зная авиаторов, я понимал, что должен показывать пример. Без этого я не имел бы морального права требовать от летчиков выполнения опаснейших заданий. Они должны видеть, что их командующий во время боевых операций не болтается где-то на безопасной высоте, беседуя с богом, а летит ниже других. Когда же было нужно выполнить особенно сложное задание, например совершить дальние ночные бомбардировки или лететь в Сан-Себастьян, чтобы отпугнуть крейсер «Сервера», обстреливавший побережье, я садился в «Дуглас» и сам руководил полетом.

Тысячи обстоятельств сделали для меня тот период особенно тяжелым и неприятным. Я не был похож на генерала, испытывающего наслаждение во время сражения. Бои никогда не доставляли мне удовольствия. Мне всегда требовалось приложить немало усилий, чтобы заставить себя достойно выполнять свои обязанности. Мне было известно и другое: попади я в руки фашистов, они жестоко расправятся со мной.

Я не могу понять, как нормальным людям, если они не умалишенные и не садисты, может нравиться война. Для меня она - самое большое бедствие, какое только может испытывать человек.

Самолеты «Дуглас», принадлежавшие Испанским воздушным почтовым линиям (ЛАПЭ), не имели военного оборудования. Чтобы использовать их для борьбы против наших врагов, мы придумали простое приспособление: сняв входную дверь, ставили вместо нее наклонные навощенные доски, вроде тех, что употребляют при стирке белья, и клали на них стокилограммовые бомбы. Глядя в бомбовый прицел, сидевший в кабине пилота летчик-наблюдатель в нужный момент поднимал руку. По этому знаку бомбу толкали ногой, и она скатывалась по наклонной плоскости за борт. Пулеметы установили в двух иллюминаторах, из которых вынули стекла.

Хотя это приспособление, как позже заявили инженеры фирмы «Дуглас», противоречило законам аэродинамики и могло привести к тому, что самолет развалился бы в воздухе, мы без всяких осложнений совершили на этих машинах сотни [346] вылетов. Единственно, что нам приходилось делать, - крепко привязывать себя, так как сильный сквозняк буквально выдувал людей из машины. Во время войны «Дугласы» оказали нам неоценимую услугу. Просто удивительно, как они выдержали почти три года непрерывных полетов без аварий и ремонта.

Однажды, возвращаясь после бомбардировки аэродрома в Леоне, на который мы сбросили три стокилограммовые бомбы, радист передал мне только что принятое им сообщение: «Большое спасибо за завтрак. Рубио». Рубио, как я уже говорил, являлся начальником аэродрома.

В другой раз мы вылетели из Мадрида, чтобы сбросить бомбы на фашистский корабль, обстреливавший Сан-Себастьян. Кажется, это был крейсер «Сервера». Две сброшенные нами все с той же доски бомбы вопреки всем правилам баллистики и аэродинамики упали так близко от него, что, видимо, нанесли большой ущерб, ибо, прекратив стрельбу, он на всех парах ушел в море.