Иван Спирин - Записки военного летчика

На аэродроме сразу же закипела работа. Нам надо было вылететь с таким расчетом, чтобы прибыть на полюс или к 12 или к 24 часам. Это было необходимо при полете для точного определения нашего положения над [90] полюсом, так как наивыгоднейшее пересечение так называемых позиционных линий{2} в результате астрономических наблюдений получалось только в эти промежутки времени. Таким образом, чтобы быть на полюсе к полуночи, надо было вылететь часов в 6 вечера. Для достижения же полюса в полдень, - примерно в шесть часов утра.

Мы решили не терять ни минуты, и тотчас же после обеда все выехали на аэродром. На зимовке вряд ли остался хоть один человек, кроме радиста, который должен был поддерживать связь с Большой Землей. Все были на аэродроме, и даже наш замечательный повар Василий Васильевич, заранее приготовив обед и закуски, перекочевал со всем своим хозяйством на, аэродром. Он быстро, на ходу, организовал филиал кухни и столовой. Технический состав со всех кораблей был переброшен к флагманской машине и готовил только ее. Одни очищали и разгребали снег вокруг, другие подлаживали домкраты под лыжи, чтобы удобнее было столкнуть тяжелую громаду с места, третьи разогревали моторы. В последний раз снова и снова проверялись радиостанция и аппаратура. Словом, работа шла полным ходом. Синоптик непрерывно дежурил у радио и телефона, принимая сводки о погоде, которые тут же немедленно обрабатывались и наносились на карту в виде изобар, циклонов, антициклонов, фронтов, окклюзии и прочих замысловатостей.

По этой мудреной грамоте выходило, что на полюсе и в его районе вполне «приличная» погода. Но (и тут не обошлось без «но»), разъяснял синоптик, облачный фронт, расположившийся на север от острова Рудольфа, примерно на 84° широты, значительно осложняет дело.

В 5 часов, когда уже почти все было готово, на горизонте с севера стал ясно заметен огромный облачный фронт, спускавшийся до самой воды. Он простирался на очень большую высоту. Пробить его казалось невозможным, особенно с полной нагрузкой нашего корабля. Фронт передвигался быстро. Синоптик уверял, что он [91] должен скоро пройти, и тогда, дескать, ничто не может помешать нашему полету.

Вылет в 6 часов отставили, но все попрежнему были наготове. Дежурство по погоде не прекращалось. Самолет держали в полной готовности. С аэродрома никто не уходил. Тянулись томительные часы. Мобилизуя остатки терпения, мы наблюдали, как облачный фронт действительно приближался. В 6 часов на куполе аэродрома начал быстро оседать туман. Это никак не входило в обещанную программу сегодняшней погоды. Наш синоптик носился по аэродрому, объяснял и доказывал всем, что это именно так и должно быть, что туман должен очень скоро рассеяться. Но в то же время, добавлял он, не исключена возможность, что туман может вновь появиться при прохождении тыловой части этого облачного фронта.

Усталый народ хотел спать. Попытались расположиться тут же, на аэродроме. Но при 14-градусном морозе с ветром сон явно «не клеился». Я пошел на корабль, еще раз придирчиво все осмотрел. Все в порядке. Захотелось лечь, отдохнуть перед ответственным рейсом. Но в корабле холодно. В отверстия в крыльях и фюзеляже задувал ветер. Об отдыхе или о сне нечего было и думать.

Около самолета нервно ходили Шмидт, Бабушкин и другие зимовщики и участники экспедиции.

- Давай поставим палатку, - говорит мне Бабушкин.

- Стоит ли, Михаил Сергеевич, на час вынимать и расставлять ее?

- Это же быстро, в пять минут.

Мне никогда не приходилось раскидывать палатку в арктике. Извлекли ее из чехла, и через 5-10 минут она уже стояла около самолета. Быстро надули два резиновых матраца, разостлали их на полу. Чистенькая, новенькая, сделанная из розового шелка, палатка нарядным пятном выделялась среди снега и манила, к себе.

Шмидт, Трояновский, Бабушкин и я забрались в нее, развели примус. Эффект блестящий: в этом хрупком сооружении из тонкого шелка от примуса стало так тепло, что можно было даже снять кое-что из полярной одежды. Началась игра в домино. Потом появился чай. Было тепло, уютно. [92]

Я часто выглядывал из палатки узнать, что делается с погодой. В полночь на севере появилась полоска чистого неба. Она разрасталась все больше и больше. Туман на аэродроме становился реже и, наконец, совсем исчез. В час ночи я вышел из палатки. Тихо. На севере ясная, хорошая погода. Только остров Рудольфа и небольшое пространство севернее его покрыты сплошной облачностью.

- Смотрите, действительно прояснилось, - радостно крикнул я сидящим в палатке.

Оттуда сейчас же все высыпали наружу.

- Надо лететь, - сказал я, - а то опять дождемся какого-нибудь фронта…

В домике, в углу, на одиночной наре, лежал Водопьянов. Он не спал. Я пришел известить его о погоде.

- Ну, как? - спросил он.

- По-моему, можно вылетать: на севере совершенно ясно. Пойдем, посмотрим.

Мы вышли из домика. Короткое совещание. Решили готовиться к полету.

На этот раз дело шло быстро, так как все держалось наготове.

Мы забрались в самолет. Запустили один мотор, второй, третий и, наконец, четвертый… Наступали последние минуты.

Остающиеся члены нашей экспедиции и зимовщики как-то особенно ласково смотрели на нас. Они были необыкновенно любезны, услужливы и, с трудом скрывая волнение, стремились что-нибудь сделать для нас, исполнить любое наше желание. Мне показалось, что в их взглядах мелькало что-то похожее на грусть. Действительно, вернемся ли назад?

Но вот все готово. Люди на местах, моторы, работают. Впереди самолета прицеплен трактор, чтобы быстрее сдвинуть тяжелую машину с места. Дана команда тянуть нас вперед. Моторам прибавили оборотов. Мы тронулись с места и тяжело пошли своим ходом. Трактор на ходу отцепили. Мы рулили на старт самостоятельно.

Наш корабль сильно перегружен. Вместо положенных 22 тонн, вес его достигал почти 25 тонн. Были серьезные опасения, оторвемся ли мы вообще и не развалится ли машина еще на разбеге? Эта мысль беспокоила [93] не только нас, но и всех, кто оставался на земле. На южной стороне аэродрома мы развернулись против ветра.

- Ну, что же, пошли! - крикнул Водопьянов.

Моторы загудели, и самолет побежал под гору в северо-западном направлении. Машина медленно набирала, скорость. Винты ревели, рассекая холодный морозный воздух. Из всех моторов была выжата полная мощность. Скорость медленно увеличивалась. Десятки метров оставались позади. Наклон увеличился. Я внимательно наблюдал за указателем скорости. Стрелка не переходила за 60 километров. Для отрыва надо не меньше 100. Промелькнули маленький домик, палатка с радиопеленгатором, одинокая мачта и группы людей. Все они наблюдали за нашим необычайно тяжелым стартом.