Яков Минченков - Воспоминания о передвижниках

"Ну да... оно, положим... нет, вот что я вам скажу... например, как к тому говорится". А суть в том, что он хочет назначить цену своим вещам и боится продешевить. И снова начинается: "Я говорю так... но может быть... ведь действительно, как сказать?.. может случиться... сам посуди..."

Тянет душу, пока не оборвешь его: "Ефим Ефимович, говори скорее, сколько назначаешь?" А он и тут со вступлением: "Нет, ты -- вот что: по-товарищески посоветуй, потому что думаешь, предположим, так..."

Вот мучитель!

На Евфимия, 1 апреля, в день именин звал нас к себе и угощал вкусным обедом. К этому дню его знакомый рыбник готовил необыкновенную рыбу такой величины, что приходилось заказывать отдельную посуду для ее варки. Его прислуга, необычайно вкусно готовившая кушанья, жаловалась даже: "Достанет же Ефим Ефимович рыбешку -- хоть в ванне вари, ни в одной посуде не помещается".

Полагалось и возлияние за обедом: наливки и хорошие вина в размере "самый раз". В комнатах у него был набор мебели и инструментов разной величины и разных стилей. Рояль, фисгармония, на которых никто (кроме гостей) не играл, японские дорогие ширмы и мебель, которые он менял на картины у моряков. На мольбертах в широких золоченых рамах неоконченные картины, о которых Волков советовался с гостями, хотя никаких советов не принимал.

Гостям приходилось соглашаться с объяснением автора и хвалить, и тогда тот успокаивался и ворчал лишь: "Нет, вы действительно так, то есть как сказать..."

После обеда -- кофе, табак и воспоминания.

Спрашиваю: -- Ефим Ефимович, скажи, кто ты такой есть?

А Ефим: -- То есть откуда произошел?

И с вводными, вставными словечками рассказывал:

-- Родители бедные, семья, помогать надо, поступил из средней школы в департамент окладных сборов. Ну, да как тебе сказать -- и сам плохо работал, а тут еще помогать другому пришлось, который совсем ничего не делал, а только свистал.

-- Кто же это свистал?

-- Да все тот же Чайковский! Со мною сидел, лентяй, не записывает входящие, а знай -- насвистывает! Ну, при сокращении штатов нас первыми с ним и выгнали. Свистун поступил в консерваторию, а я бродил вокруг Академии художеств, близко от дома, и поступил туда. А потом на конкурсе в Обществе поощрения получил премию за картину. Выбрали в члены передвижников, вот тут, конечно, оно того, лучше, то есть, как тебе сказать...

Через двадцать лет, по рассказам Брюллова, Волков в его доме встретился с Чайковским. Тот сразу узнал Ефима Ефимовича:

-- Это вы, Волков?

-- А это ты, Чайковский?

Чайковский повис на тонкой шее пейзажиста Волкова, а тот автору "Онегина" прямо в ухо нескладным голосом запел: "Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни".

Растрогались до слез.

Волков -- народник, большой, по-тогдашнему, либерал -- не мог простить, что некоторые передвижники, хотя бы с разрешения общего собрания Товарищества, поступили в императорскую Академию художеств профессорами.

"Царскими лакеями стали", -- скрипел Ефим. Однако и ему посыпали зернышко, он прикормился им, попал на удочку и воздал должным образом "кесарю кесарево". И он, как все, надевал фрак при посещении выставки царем, целовал ручки у княгинь и, более того, ездил с князьями, ел, пил с ними и пел песни. Тонкая ниточка -- крупицы, сметаемые со стола высочества, держали и либерального Волкова некоторое время около двора. Завел банковскую книжку текущего счета и расписывался на своих чеках.

"Так было, -- вспоминал Волков.-- Сижу я на даче в Новой Деревне. Подъезжает придворный экипаж, адъютант прямо ко мне. Ну, конечно, говорит: "Это вы пейзажист Волков?" -- "Это, между прочим, говорю, я".

Адъютант, действительно, говорит: "Его императорское высочество князь Сергей Александрович прислал меня к вам для переговоров, не согласитесь ли вы поехать с князем в Палестину в качестве художника-иллюстратора на один-два месяца и сколько за это хотите".

Ну, я вижу, что оно того... интересно, так сказать, но только в аренду, напрокат... Поеду, говорю, но не за плату, а так: если что напишу, то князь может потом купить по ценам выставки.

Адъютант уехал, а потом снова приехал и говорит: "Ладно, князь согласен".

В назначенный день, перед вечером, приехал за мной придворный экипаж и тележка с орлами за вещами. А я купил дюжину белья, думаю -- жарко будет, потеть придется, шляпу с пробками, как у англичан на картинке, и ящик красок. Все взял с собой в экипаж, а тележка с орлами порожняком поехала.

Прямо на вокзал, купе отдельное.

Ночью у окна на сквозняке продуло, флюс, щеку раздуло и лице перекосило так, как на карикатуре Маковского, где я изображен апостолом Павлом с подвязанной щекой.

Утром надо представляться князю и княгине. И представился...

Княгиня как глянула -- к губам платок, слезы от смеха на глазах, а я говорить не могу, только пальцами показываю на рот и щеку. Оно, действительно, было того, как тебе сказать... Ну, поехали дальше в Одессу. Там уже стоял для нас пароход Добровольного флота "Кострома". Князь Сергей был председатель Палестинского общества. По всем церквам на это Общество деньги собирали. В Палестине на Елеонской горе храм строили, и князь ехал на освящение этого храма. На одну дорогу Общество двести тысяч отпустило, то есть князь сам взял, хотя и без того все даром давалось -- и пароход и люди.

И чего только не было на пароходе: и скот, и птица. Дойные коровы для молока и ослицы для дам, чтоб учились ездить на них, как придется в пустыне.

Мне приставили двух матросов для услуживания. Один сапоги чистил, а другой мои папиросы таскал и говорил все: "есть!". Спрашиваю: "Где табак?" А он пустую коробку подает и тоже говорит "есть". Я уже ничего не говорил ему, потому как посмотрел на их житье -- тоже ой, ой, ой! Попробовал писать на пароходе княгиню на ослице -- ничего не вышло. Матрос, что папиросы мои курил, ткнул пальцем в сырой этюд и спрашивает: "Скажите, выше степенство, где ее высочество и где осла?" Вижу, что мне, пейзажисту, за фигуру браться не следует.

С парохода вышли было на берег и поехали на лошадях и ослицах в Мекку, Пустыня, проедем немного -- остановка, а впереди уже караван прошел, и на остановке большой шатер разбит. В нем диваны, кресла, ковры, завтраки, обеды, лед, шампанское. Но пришлось с дороги, вернуться: турецкое правительство не ручалось за спокойное путешествие. В то время было огромное стечение мусульман на праздник Магомета, и нам рискованно было ехать в гущу фанатиков.

Ну, Палестина, -- это, действительно, сторона! Ну как тебе сказать? Позвольте, что это такое. Вышел я на балкон в Назарете, где родился Христос. Лунная ночь, звезды, тишина. А вот, говорят, Христа и совсем не было. А я думаю, что тут жители все Христосы -- такой город, такая ночь и, как тебе сказать, -- поэзия, что ли, сплошная.