Георгий Ветров - Робер Эсно-Пельтри

Этот критерий «очеловечивает» историческое исследование, т. е. заставляет разбираться в

«поведенческих» факторах и оценивать их влияние на ход исторического, процесса.

-. ,

174

«Преждевременность» (сама по себе) рождения идей о полете в космос в начале нынешнего века

подчеркивалась тем, что человек только-только научился отрываться от земли на аппарате тяжелее

воздуха. Первый полет братьев Райт и публикация основополагающей работы Циолковского о

реальных принципах космического полета совпали по времени. Такая усугубленная

«преждевременность» стала в историческом плане одной из самых примечательных особенностей

развития космонавтики. На этом фоне усиливалось социальное значение публицистических

позиций ученых, посвятивших себя разработке этой необыкновенно заманчивой, но и необозримо

трудной идеи.

Даже после того как космонавтика сделала огромный скачок в своем развитии, далеко еще не

полностью ясны ее перспективы. Например, английский историк и социолог С. Лилли, известный

своими прогрессивными взглядами и серьезными исследованиями, в своей книге, опубликованной

в 1965 г. в Лондоне, писал: «Исследования космического пространства, вероятно, мало чем

поспособствуют в ближайшие десятилетия росту материальных благ. Пока что расходы на них

остаются рискованным вложением капитала в созидание отдаленного будущего» [149, с. 417].

Наиболее примечательно в этой, в общем объективной для 1965 г., оценке то, что за 15 лет она

успела устареть. Вот почему особенно наглядной и поразительной кажется сегодня точка зрения

Циолковского, высказанная им 75 лет назад: «... предлагаю реактивный прибор, т. е. род ракеты, но

ракеты грандиозной и особым образом устроенной... Мысль не новая, но вычисления,

относящиеся к ней, дают столь замечательные результаты, что умолчать о них было бы большим

грехом (курсив мой.—Т1. В.)... Во многих случаях я принужден лишь гадать или предполагать. Я

нисколько не обманываюсь и отлично знаю, что не только не решаю вопросы во всей полноте, но

что остается поработать над ним в 100 раз больше, чем я поработал. Моя цель возбудить к нему

интерес, указав на великое значение его в будущем и на возможность его решения...» (курсив мой.

— /1. В.) [124, с. 139, 145].

Уже в своей следующей работе он существенно расширил представление о пользе полетов в

космическое пространство и о возможности их практического осущест-

175

иления: «Поселяясь кругом Земли... люди увеличивают в 100—1000 раз запас солнечной энергии,

отпущенной им на поверхности Земли. Но и этим человек может не удовлетвориться и с завоеванной

базы протянет свои руки за остальной солнечной энергией, которой в 2 млрд. раз больше, чем получает

Земля» [125, с. 193].

И еще один блестяще подтвердившийся прогноз Циолковского: «Только с момента применения

реактивных приборов начнется новая, великая эра в астрономии — эпоха более пристального изучения

неба».

При этом его представления об этих перспективах имели вполне реальную основу: «... не жалкий полет

ракеты пленил меня, а точные расчеты» [125, с. 167]. «Думаю сыграть роль запевалы. Математики,

более знающие и более сильные, докончат, может быть, решение поставленных мною задач. Знающие и

опытные техники помогут им осуществить и самый космический корабль» [129, с. 241].

Циолковский составил для себя целую просветительскую программу: «Наук такое множество... что нет

никакой возможности для человеческого ума их изучить. Кто и хочет, опускает бессильно руки. Между

тем нельзя составить мировоззрения и руководящего в жизни начала без ознакомления со всеми

науками, т. е. с общим познанием Вселенной. Вот я и хочу быть Чеховым в науке: в небольших

очерках, доступных неподготовленному или малоподготовленному читателю, дать серьезное

логическое познание наиболее достоверного учения о космосе» (курсив мой.—Г. В.) [137, с. 191].

По своей грандиозности космическую программу Циолковского можно сравнить с программой

Френсиса Бэкона о восстановлении всех наук: обобщенной темой творчества Циолковского было

единение человека — жителя Земли со Вселенной. Именно при такой постановке проблемы нужно

было не только разработать способ покорения космоса, но и обосновать целесообразность и

необходимость этой конечной цели. Отсюда и совершенно фантастический диапазон научных

интересов Циолковского. Только в такую глобальную постановку вопроса укладываются все его на

первый взгляд несовместимые друг с другом исследования: преобразование пустынь и лингвистика,

кинетическая теория газов и биология растений.

В поисках обоснования необходимости и целесообраз-

176

яости столь грандиозной задачи он создает философские построения, чтобы постичь общность

человека и Вселенной. Хотя эти философские построения носят механический характер,

непосредственным их практическим проявлением был поразительный его стоицизм и

подвижничество. Циолковский пытался найти материальную категорию, общую для человека и

Вселенной: «Где начинается и где кончается способность ощущать? Она, очевидно, свойственна

всем животным, растениям и даже неорганическому миру — одним словом, каждому атому. . Атом

есть особь (индивид, примитивное я)» [133, с. 29].

Циолковский, связывая каждого живущего на Земле человека со Вселенной, считает высшей

категорией людей, «кто... забывает себя и свои нуждишки и всецело отдаются ощущению одной

высшей цели: благу общества» [133, с. 32]. Реальный путь к такому самоусовершенствованию

Циолковский видит в том, чтобы «самому быть счастливым, насколько возможно».

Эти философские построения позволяют понять истоки его необыкновенных духовных сил. Эти

силы рождались не стихийно, а в результате осмысленных, хотя и в чем-то ошибочных с точки

зрения современной философской науки умозаключений.

Подвижничество Циолковского осталось бы чудачеством, если бы у него не было огромного

мужества. Ведь на его пути были не только никем не решенные проблемы, но и установившиеся

воззрения, которые могли показаться непререкаемыми даже самому образованному человеку. В

подходе к решению научных проблем у него был девиз: «Будем смелы. Не будем бояться кары

авторитетов, хотя бы за ними были тысячелетия.

Мы охотно за ними пойдем, если они, с точки зрения несомненных знаний, пришли к верным, хотя

и недоказанным ими выводам» [133, с. 3].

Интересно, что в этом замечании Циолковского — тот же тезис, что и в работе Эсно-Пельтри,

посвященной теории размерностей, где французский ученый призывает критически относиться к