Сергей Кремлев - Ленин. Спаситель и создатель

Крепостные крестьяне работали на помещиков, и помещики их наказывали. Рабочие работают на капиталистов, и капиталисты их наказывают. – Разница вся только в том, что прежде подневольного человека били дубьём, а теперь его бьют рублём“.

Сказано было метко и било проблему в лоб, но Ленин шёл и дальше:

„Против этого, пожалуй, возразят: скажут, что общая работа массы рабочих на фабрике или заводе невозможна без дисциплины: необходим порядок в работе…

Порядок, действительно, необходим при всякой общей работе, …но общую работу можно вести и без подчинения рабочих фабрикантам и заводчикам. Общая работа требует, действительно, наблюдения за порядком, но она вовсе не требует, чтобы власть наблюдать доставалась всегда тому, кто сам не работает, а живёт чужим трудом. – Отсюда видно, что штрафы берутся не потому, что люди ведут общую работу, а потому, что при теперешних капиталистических порядках весь рабочий люд не имеет никакой собственности: все машины, орудия, сырые материалы, земля, хлеб, находятся в руках богачей. Рабочие должны продаваться им… А продавшись, они, разумеется, уже обязаны подчиняться им и терпеть наказания.

Это должен уяснить себе каждый рабочий, который хочет понимать, что такое штрафы…“ [216]

Для начального политического образования рабочей массы брошюра Ленина о штрафах была нужна, пожалуй, не менее, чем сам „Манифест Коммунистической партии“ Маркса и Энгельса. Достаточно сказать, что в декабре 1895 года она была отпечатана огромным для нелегального издания тиражом в три тысячи экземпляров, а в 1897 года переиздана в Женеве.

На обложке первого издания в целях конспирации указали вымышленные данные: „Издание книжного магазина А. Е. Васильева, Херсон, Типография К. Н. Субботина, Екатерин. ул., д. Калинина. Продаётся во всех книжных магазинах Москвы и С.-Петербурга“. На титуле стояло: „Дозволено цензурою. Херсон. 14 ноября 1895 г.“.

В действительности же брошюру отпечатали в петербургской нелегальной Лахтинской типографии, принадлежащей „Группе народовольцев“ (о налаживании контактов с ней Ленин сообщил Аксельроду) [217].

Типографию держали так называемые „народовольцы четвёртого листка“, то есть те народовольцы, которые в № 4 своего периодического органа „Листок“ высказались за марксистский взгляд на историю, ставивший во главе дела борьбу рабочего класса [218].

Итак, начало было положено, и должно было последовать продолжение – был готов первый номер первой нелегальной российской социал-демократической газеты „Рабочее Дело“ – органа „Союза борьбы“. Увы, свет он так и не увидел… В ночь с 8 на 9 декабря 1895 года на квартире Н. К. Крупской проходило заседание руководящей группы „Союза“, где обсуждался подготовленный к печати первый номер. И в ту же ночь начались аресты. На квартире Ванеева полиция захватила оригинал первого номера газеты.

Странно, но „нормативные“ источники по истории КПСС умалчивали – в результате чего произошёл провал? Тем не менее, его обстоятельства указывают на провокатора, которым оказался зубной врач Михайлов [219].

Брали с разбором – ту же Крупскую тогда не тронули. Были арестованы Анатолий Ванеев, Пётр Запорожец, Глеб Кржижановский, Александр Малченко, Василий Старков, Александр Потресов и сам Ленин. Из рабочих арестовали Василия Шелгунова, Никиту Меркулова, Ивана Яковлева, Бориса Зиновьева, Петра Карамышева и других.

Арестованные, и Ленин в том числе, были отвезены в печально известный Петербургский дом предварительного заключения на Шпалерной улице. Здесь, в одиночной камере № 193, Ильичу предстояло провести четырнадцать месяцев.

За три дня до ареста – 5 декабря 1895 года, Ленин написал письмо в Москву матери:

„Получил вчера письмо от Анюты, дорогая мамочка, сообщающее, что ты думаешь ехать с Ардашевыми (родственники по линии матери. – С.К .) в Казань, и спешу написать тебе.

Ардашевы собирались ехать сегодня. Д.А. (Ардашев, нотариус. – С.К .) мне предлагает взять дело об утверждении в правах наследства его родственника, но пока мы ещё не вполне согласились.

Живу я по-прежнему. Комнатой не очень доволен – во-первых, из-за придирчивости хозяйки; во-вторых, оказалось, что соседняя комната отделяется тоненькой перегородкой, так что всё слышно и приходится иногда убегать от балалайки, которой над ухом забавляется сосед. К счастью, это бывало до сих пор не часто. Большей частью его не бывает дома, и тогда в квартире очень тихо.

Останусь ли я тут ещё на месяц или нет – пока не знаю. Посмотрю. Во всяком случае на рождество, когда кончается срок моей комнаты, не трудно будет найти другую.

Погода стоит теперь здесь очень хорошая, и моё новое письмо оказывается как раз по сезону…“ [220]

Обычное житейское письмо, только автор его – не обычный квартирант дешёвой столичной квартирки, и „комната“ ему уже определена – хотя он об этом ещё и не знает, в „казённом доме“.

Впрочем, возможность ареста Ленин предполагал, и заранее предупреждал старшую сестру Анну, чтобы в этом случае мать в Питер не пускать, поскольку она неизбежно начнёт ходить по разным „присутствиям“ с хлопотами, неизбежно вызывающими в памяти тяжёлые дни хлопот за старшего сына Сашу [221].

Но когда арест стал фактом, никто Марию Александровну в Москве удержать, конечно, не смог, и она приехала, и ходила, и хлопотала, неся свой крест со свойственными ей достоинством и благородством.

По времени ареста Ленина и его товарищей стали полушутливо называть в своей среде „декабристами“, но это была лишь внешняя аналогия – у царизма появились оппоненты, принципиально более серьёзные чем те, что вышли 14 декабря 1825 года на Сенатскую площадь Санкт-Петербурга.

В сорок шестом томе Полного собрания сочинений на страницах с 443 по 447-ю помещены протоколы четырёх допросов Ленина. Первый раз – 21 декабря 1895 года, его допрашивал подполковник Клыков, а потом – 30 марта, 7 мая и 27 мая 1896 года – подполковник Филатьев.

Ситуация была, конечно, драматической, тут было не до смеха, но я очень предполагаю, что, отвечая на вопросы жандармов, Ильич внутренне посмеивался. Во всяком случае, внутренней дрожи он явно не испытывал, хотя был собран и сосредоточен. Его линия поведения на следствии полностью укладывалась в русскую пословицу: „Я не я, и лошадь не моя, и я не извозчик“!

Точнее, то, что он – Владимир Ильич Ульянов, обвиняемый признавал, однако это было всё!

Вот фрагменты протокола допроса от 21 декабря 1895 года:

„Зовут меня Владимир Ильич Ульянов.

Не признаю себя виновным в принадлежности к партии социал-демократов или какой-либо партии. О существовании в настоящее время какой-либо противоправительственной партии мне ничего не известно. Противоправительственной агитацией среди рабочих не занимался. По поводу отобранных у меня по обыску и предъявляемых мне вещественных доказательств объясняю, что воззвание к рабочим и описание одной стачки на одной фабрике находились у меня случайно, взятые для прочтения у лица, имени которого не помню….