Андрей Фадеев - Воспоминания

Много бед делают эти обвалы по военно-грузинской дороге, особенно зимою, когда от накопления снега они повторяются беспрестанно, прерывают сообщения иногда надолго, и часто сопровождаются несчастьями и гибелью людей. Покойный Государь Николай Павлович говорил, что «эта дорога стоила столько денег, что ее можно бы было от Владикавказа до Тифлиса вымостить червонцами» — и несомненно можно бы устроить лучше, по крайней мере безопаснее.

Жена моя, оставшаяся с внуками в Тифлисе, подверглась опасности другого рода, хотя не менее серьезной и неожиданной.

Доктора предписали ей принимать теплые серные ванны в местных Тифлисских банях. Наша квартира находилась почти за городом, на Вере, а бани совсем на другом, противоположном конце города, и потому Елене Павловне было очень утомительно каждое утро ездить два раза туда и обратно через весь город, да еще в самую жару, и она предпочла нанять себе на это время маленькую квартиру возле бань. Квартира нашлась удобная, в саду, с чистеньким двором, вблизи от бань, у подножия горы над ботаническим садом, из которой и вытекают серные источники. На вершинах горы стоят остатки старой грузинской крепости, стены коей местами хорошо сохранились, с огромными, объемистыми башнями; самая высокая башня очень живописно возвышалась на скале, заграждающей ботанический сад, и служила складом для пороха, которого там было более двухсот пудов, и потому она охранялась часовым. Елена Павловна переселилась на новую квартиру с внучкой Верочкой, второй дочерью нашей старшей дочери Е. А. Ган — двенадцатилетней девочкой, и с прислугой, и жила спокойно, занимаясь своим лечением и обычными своими занятиями. 16-го мая поднялась сильная буря с грозой; жена моя сидела с внучкой у стола, и обе читали. Вдруг раздался страшный треск, в тот же миг все окна и две стеклянные двери с шумом распахнулись, все стекла с звоном вылетели из рам и посыпались по комнате; один большой кусок стекла, вместе с рамой, упал на голову внучки, ранив ее; но она забыла о себе, первым движением бросилась к бабушке и, охватив ее, старалась закрыть ее собой. Комната наполнилась пылью, дымом, удушающим запахом серы; в сад, во двор, в комнаты чрез окна и двери валились кучи каменьев, коими буквально было все сплошь завалено. Со всех сторон раздались крики, вой, стоны, визг; минуту спустя сбежалась прислуга, хозяева квартиры, все полумертвые, вне себя от перепуга; люди, проходившие мимо дома по улице, с воплями бросились во двор, спасаясь от гибели, и тоже ворвались в комнаты Елены Павловны, ища спасения, израненные, с перебитыми ногами, головами, окровавленные. У одного грузина со всей ноги была сбита кожа. Поднялась суматоха невообразимая. По счастью, жена моя осталась невредима. Она никогда не теряла присутствия духа, и теперь нисколько не испугалась и не потерялась, одна старалась всех успокоить, помочь, чем могла, и водворить по возможности порядок. Причина скоро объяснилась. Молния ударила в башню с порохом, над ботаническим садом, и взорвала ее. Мгновенно огромные камни разбросало во все стороны и даже на далекое расстояние; в городе многие пострадали от них. Возле квартиры жены моей пять человек убито на месте, шестнадцать ушибленных замертво, но с признаками жизни, подобрано для доставления в госпиталь; шестеро из них умерло, не доехав до госпиталя. А сколько еще погибло в других частях города! Улицы у подножия горы были покрыты большими камнями, и даже более чем за версту, за Курой, на авлабарском кладбище, нашлись отброшенные камни, из коих один в шесть пудов весу. По этому можно судить о силе взрыва. Все стекла и частью дома в окружности крепости перебиты. Невдалеке от взорванной башни был другой склад пороху в десять тысяч пудов; если б туда добралась молния, то несдобровать бы и всему городу Тифлису.

Известия эти меня несколько расстроили, и я решился сократить свои разъезды, чтобы поскорее возвратиться в Тифлис. Из Нухи я выехал по дороге чрез Ширагскую степь в город Сигнах, куда и прибыл на самый Троицын день, после двухдневного утомительного, тряского пути, больше на волах, и при сквернейшей погоде, с грозой и дождем. Сигнах красиво расположен на горе, но слишком стеснен. Жители его почти исключительно состоят из армян, промышлявших в то время главнейше ссудами денег взаймы туземным соседним крестьянам, за лихвенные проценты. Из 650-ти домов города только пятнадцать грузинских. В большей части Сигнахского уезда крестьяне всех сословий чрезвычайно обременены долгами армянам, которые, кроме ремесленников из класса торгующих, составляют теперь главные свои обороты сказанным промыслом. Начался он современно новому управлению и палате государственных имуществ, которые так же, как и уездные начальники, не обратили никакого внимания на предотвращение этого зла. В Сигнахском участке, из 23-х казенных селений, в коих три тысячи домов, только одно селение Тибак не обременено долгами, по соучастью в их положении архимандрита монастыря Св. Стефана, Бучкиева, им помогающего; прочие 22 селения все в долгах, так что каждый домохозяин должен от 100 до 200 рублей. Армяне дают взаймы деньги, а расписки берут на хлеб и вино по крайне дешевой цене; например, давая десять рублей, армянин берет расписку на двадцать код хлеба. Расписка берется на время от трех, четырех месяцев и до полугода, и если крестьянин не в состоянии заплатить в срок, то делают отсрочку и переменяют расписку до нового урожая, но удваивая при каждой перемене сумму долга; так что крестьяне, занявшие года три или четыре тому назад десять рублей и давшие расписку на двадцать код хлеба, теперь уже должны сорок или пятьдесят, и по нынешней цене хлеба в Сигнахе, — 2 р. 40 к, за коду, — обязаны уплатить армянам от 100 до 200 рублей, что сделать они не имеют никакой возможности, и тем все более затягивается армянская петля, давящая их. Я старался об улучшении их положения и сделал, что мог, для освобождения крестьян из этой кабалы.

В трех верстах от Сигнаха, в живописном местоположении, на склоне горы, находится православный грузинский Бодбельский монастырь, известный тем, что в нем погребена просветительница Грузии, Святая Нина. Говорят, прежде он отличался своим благолепием и был прекрасно устроен стараниями жившего в нем пятьдесят четыре года грузинского митрополита Иоанна, скончавшегося в 1837 году. Я нашел монастырь приходящим в упадок: признаки еще недавнего его благоустройства были почти незаметны. Мне сказывали, что средства к поддержанию оного не истощились, но и что причина оскудения и расстройства монастырского заключалась в плохих распоряжениях и недостатке заботливости о том духовного начальства. Здесь же погребен и первый в Грузии русский экзарх. Феофилакт, скончавшийся в этой обители при объезде епархии в 1821 году [100]. Судя по делам, энергии и по отзывам самых старых туземцев, современников Феофилакта, заботливее и попечительнее этого архипастыря не было другого в Грузии.