Филипп де Коммин - Мемуары

Идейно-политическая борьба, развернувшаяся во Франции в XV в. в связи с централизаторской политикой монархии, преимущественно сосредоточивалась на вопросе о полномочиях Генеральных штатов. Противники сильной центральной власти отстаивали точку зрения, что штатам принадлежит высшая власть в стране и они имеют право создавать королевский совет, передавая ему свои полномочия. Особенно яростным нападкам подвергались постоянное налогообложение и регулярная армия как предлог для незаконных и быстро растущих денежных поборов (тальи). Как писал Т. Базен, эта армия «существует на радость тиранам, потому что они всегда жаждут власти и, пренебрегая справедливостью, заботятся не о спокойствии подданных и какой-либо их пользе, а набираются сил и духа в стремлении задавить их тяжкой кабалой налогов и страхом» [703]. Подобные же речи прозвучали и на Генеральных штатах 1484 г. Большинство депутатов тогда выступили за то, что талья. «введенная первоначально из-за войны, должна быть упразднена с ее прекращением», а армия распущена, ибо «не в солдатах состоит главная сила и спасение родины, но в любви подданных и мудром совете». [704]

Сторонники же монархического правления отстаивали мнение, что король вообще может обходиться без Генеральных штатов, а если он все же соблаговолит их созывать, то они обязаны оказать ему финансовую помощь и не имеют права вникать в дела политического управления. В связи с этим поднимался вопрос о сущности и происхождении королевской власти, имевший решающее значение для определения ее полномочий. Еще с начала XIV в. королевскими легистами усиленно проводилась идея божественного происхождения королевской власти, заимствованная из позднего римского права. «В отношении своих подданных король в своем королевстве является как бы телесным богом… и как господь почитается на небесах, так почитается и государь на земле… ибо государь – наместник бога всемогущего» [705]. Эта идея подкреплялась распространенной среди народа усилиями монархии и церкви верой в чудодейственную силу королей, приобретаемую благодаря процедуре коронации и миропомазания и позволяющую им излечивать больных золотухой [706]. О том, что Людовик XI, например, каждую неделю принимал золотушных, не пренебрегая этой своей обязанностью, пишет Коммин (гл. IV шестой книги).

Идеи божественного происхождения королевской власти и ее абсолютного суверенитета во второй половине XV в. имели, правда, ограниченное распространение. Историческая и политическая литература того времени на них почти не откликается, и их уделом пока что была королевская канцелярия и юстиция. И если в речах, произнесенных на Турских штатах 1484 г., прозвучало, что «короли являют собой образ бога», то там же говорилось и о том, что «государство – это дело народное» и что именно народу (под которым подразумевалось прежде всего дворянство) принадлежит суверенитет, а короли являются лишь его уполномоченными. [707]

В этой идейной борьбе Коммин занимал промежуточную позицию [708]. Он совершенно недвусмысленно говорит о том, что короли не имеют права облагать подданных налогами без их пожалования Генеральными штатами. А поскольку вопрос о сословном представительстве поднимается им в связи с денежными поборами на содержание армии и ведение войн, он высказывается за то, что государям неплохо было бы получать согласие подданных и на ведение войн, поскольку «короли и государи становятся более сильными и внушают больший страх своим врагам, когда действуют по совету своих подданных» (II, 217). Определенно же он настаивает на предварительном совете и согласии на войну только от дворян (II, 216).

В историографии эти взгляды Коммина получили двоякую оценку. Еще первый исследователь его творчества известный литературный критик Сент-Бев отозвался о них поистине восторженно, провозгласив Коммина первым носителем идеи народоправства во Франции [709]. В том же духе расценивали их и другие исследователи XIX – начала XX в., подчеркивавшие, кроме того, что Коммин стал сторонником ограниченной монархии под влиянием английского политического устройства [710]. В историографии XX в. эта точка зрения осталась преобладающей, хотя в нее были внесены некоторые уточнения. Бельгийский исследователь Г. Шарлье справедливо отметил, что идея сословного представительства была заимствована Коммином не из Англии, а из старой феодальной доктрины, широко распространенной во Франции [711]. А крупнейший современный знаток творчества Коммина Ж. Дюфурне вскрыл психологическую подоплеку приверженности Коммина к этой идее: поскольку он принял участие в лиге принцев после смерти Людовика XI и вместе с ней требовал созыва Генеральных штатов 1484 г., то в своих воспоминаниях он стал решительно отстаивать необходимость сословного представительства, чтобы тем самым оправдать свое участие в лиге [712].

К иному выводу – что Коммин видит в Генеральных штатах не ограничивающий власть короля, а совещательный орган – впервые пришел русский историк И. Пузино, которого поддержала и А. Е. Рогинская. По мнению Пузино, у Коммина по поводу необходимости сословного представительства «одно лишь обособленное утверждение, из коего вывод, будто он был сторонником парламентаризма, является произвольным и ничем не подтверждаемым толкованием» [713].

Действительно, хотя Коммин ясно и неоднократно выражает убеждение, что король должен получать согласие штатов на налоги, выступая против королевского волюнтаризма в этом вопросе, тем не менее в его взглядах есть ряд нюансов, не позволяющих его отнести к сторонникам ограниченной монархии. Дело в том, что у него в отличие от старой концепции сословно-представительного управления полностью отсутствует понятие об ограниченных правах короля на денежную помощь и он признает необходимость постоянной армии, а соответственно и постоянных денежных поборов на ее содержание. «Я хорошо знаю, что нужны деньги для охраны и обороны границ, даже когда нет войны, чтобы не быть захваченным врасплох, но в этом следует проявлять умеренность. Во всех этих делах полезен ум мудрого государя…» (II, 218). Залогом того, что при налогообложении будет соблюдаться разумная мера, он считал мудрость государеву. Иными словами, его представление об обязанности короля получать согласие штатов на налоги было лишено правовой основы, благодаря которой штаты могли бы ограничивать власть короля, и не согласовано с его взглядами на полномочия монарха. Штаты, по его мнению, должны предотвращать тиранию, но для этого он не предусматривал никаких реальных возможностей, ибо всю полноту политической власти считал прерогативой короля.

Таким образом, для Коммина, который был вполне искренен в своем неприятии тирании, чьи истоки по традиции видел в безверии и аморальности монарха (что, напомним, не мешало ему иногда и тиранов считать мудрыми людьми), функционирование сословного представительства было не принципом, соблюдение которого гарантировало бы страну от тирании, а всего лишь признаком ее возможного отсутствия. Если государь не только мудр, но и обладает твердой верой, определяющей границы его власти над подданными, то он будет действовать с совета и согласия подданных, а если нет, то может стать тираном, и тогда его непременно постигнет кара господня. Коммин не допускает и мысли о неподчинении и сопротивлении тирану: каков бы ни был государь, подданные обязаны ему повиноваться.