Джек Мэтлок - Смерть империи

Когда легальные источники алкогольных напитков иссякают, большинство пьяниц попросту обращается к самогону, а то и к более опасному зелью. В течение двух лет потребление сахара выросло на 14 процентов и, как сокрушенно заметил Горбачев в одном из своих выступлений: «Все мы знаем, куда он идет».

Одним из результатов антиалкогольной кампании была потеря правительством миллиардов рублей доходов и появление — впервые — бюджета с серьезным дефицитом. Рыжков определяет потерю доходов за три года, с 1986 по 1988, в 67 миллиардов рублей, 100 миллиардов долларов по тогдашнему официальному обменному курсу. Спрос на водку открыл новые возможности для преступных элементов, и проводимая политика привела к неожиданному росту организованной преступности.

Хотя политика запретов в отношении алкоголя в 1988 году была втихую обращена вспять, последствия ее ощущались долго. Производство водки было восстановлено быстро, зато производство вин отставало еще не один год. Даже в 1992 году в российских ресторанах трудно было получить хорошее вино: зачастую выбор ограничивался только водкой либо коньяком что вряд ли поощряло умеренность в питие.

Кампания против коррупции выглядела — поначалу — более действенной. С зимы 1985 года Горбачев и его союзники провели обширную чистку крупных партийных чиновников во многих республиках и областях, используя в качестве повода обвинения в коррупции. В нерусских регионах, однако, эта кампания зачастую велась неверно, поскольку снятие нерусских, хотя бы и мошенников, прежде всего расценивалось как чистка местных националов в угоду заменявшим их русским.

На деле, новая команда крепко споткнулась в декабре 1986 года, когда заменила на посту руководителя республиканской партийной организации казаха, которого считали коррупционером, на русского. Это привело к серьезным этническим беспорядкам, нескольким жертвам и многим арестам. Тогда и советские руководители, и большинство зарубежных наблюдателей сочли это за отклонение.

К лету 1986 года стало ясно, что ограниченные «реформы», принятые в 1985 году, никуда не ведут. Высказывания и призывы Горбачева сделались более радикальными, В июне он подверг критике влиятельный Государственный комитет по планированию (Госплан), а к концу лета уже говорил о перестройке политической системы, До той поры термин «перестройка» использовался редко и лишь в ограниченном контексте «перестройки системы управления экономикой».

И еще одно ключевое слово вошло в моду в то лето: «гласность», что буквально значит «оглашение», или широкое извещение о фактах. У этого русского слова в английском языке нет прямого эквивалента, что и привело в Соединенных Штатах к путаным толкованиям того, что же на самом деле означает названная этим словом политика. Она не означала свободы слова или свободы печати, как то склонны были считать некоторые иностранные наблюдатели. Означала она то, что официальные учреждения должны действовать с некоторой долей открытости, и таким образом соотносилась с нашей концепцией «прозрачности». Цель ее состояла не в том, чтобы дать свободу средствам массовой информации, а в том, чтобы развернуть более эффективную пропаганду политики перемен. Горбачев с самого начала рассматривал гласность как рычаг против официальных лиц, противоборствовавших его программе реформ.

Виталий Коротич, несколько лет бывший редактором еженедельного журнала «Огонек», объяснял впоследствии, что, объявляя гласность частью перестройки, Горбачев мыслил «устроить старой потаскухе хорошую баньку с мочалкой и облечь ее в чистые одежды, полагая, что это вернет ей девственность». [10] Цитируется по рукописи неопубликованных мемуаров Коротича «Зеркало».

Хотя в то время непосвященные этого и не знали, но ключевой фигурой, приводившей потаскуху к чистоте и порядку, был бывший советский посол в Канаде Александр Яковлев. Один из ранних призывников в команду Горбачева, Яковлев в 1986 году заведовал отделом пропаганды партии, что делало его главным лицом, ответственным за подбор руководящих кадров прессы. Для крупных назначений Яковлеву все равно требовалось одобрение Политбюро, однако у него была возможность проявить инициативу в выдвижении подобранных им людей.

Весной 1986 года трагическая неумелость вокруг аварии на атомной электростанции в Чернобыле дала Яковлеву возможность вдохнуть немного жизни в умиравшую советскую прессу. Когда радиоактивная пыль начала оседать и некоторый проблеск масштабов катастрофы озарил Кремль, стало ясно, что поддерживать сверхсекретность прошлого нельзя, если реформы надлежало осуществлять. Положение советских руководителей на международной арене также оказалось под угрозой. Выказывая неспособность идти в ногу со всем миром, они теряли доверие именно тогда, когда больше всего в нем нуждались.

Чернобыль лишь высветил то, что давно было очевидно большинству наблюдателей: советские средства массовой информации не принимались в расчет даже в качестве орудия пропаганды. Газеты и телевидение сделались настолько скучными и неинформативными, что советские граждане перестали обращать на них внимание: если им требовалось узнать, что происходит, они обращались к передачам зарубежного радио. Тем же, кто зарубежные станции не слушал, пришлось ждать несколько дней, покуда они услышали связное описание происшедшего в Чернобыле, да и то неполное.

То, как Коротич был назначен в «Огонек», показательно. Хотя Коротич и получил диплом врача, однако он, как до него и Антон Чехов, перебрался из медицины в литературу. Вначале писал стихи, на украинском чаще, чем на русском. Постепенно вовлекся в журналистику и в восьмидесятые годы стал редактором украинского молодежного журнала, выходившего в Киеве, родном городе Коротича.

Несколько дней спустя после Чернобыля Коротичу позвонили из Москвы, из Центрального Комитета партии. Такое было весьма необычно, поскольку журнал Коротича выходил в Киеве под эгидой Коммунистической партии Украины, а не московского Центра. Звонил старый знакомый, Александр Яковлев, только что обосновавшийся в кабинете на Старой площади.

Яковлев спросил, не согласится ли Коротич перебраться в Москву и стать главным редактором еженедельного журнала «Огонек». «Огонек» слыл журналом почтенным: старейший еженедельник на русском языке, выходивший без перерывов. В свое время он был очень популярен, в 30–е годы журнал, похоже, взял за образец американские «Лайф» и «Лук»: в нем помещались интересные для всех статьи, короткие рассказы, немного стихов и много иллюстраций. Однако в течение многих лет журналом заправляли две самые помпезные наемные пишущие клячи, каких только можно было сыскать во всей советской пропагандистской конюшне, и популярность его ушла на дно. Яковлев знал, что Коротич человек независимого ума и постарается, если представится возможность, сделать журнал более отвечающим подлинным интересам читающей публики.