Джек Мэтлок - Смерть империи

————

В панике перед тем, что могло бы случиться в приближающуюся зиму, советские официальные лица были необычайно предупредительны во всем, что касалось зарубежной помощи. Горбачев назначил первого заместителя премьер–министра Виталия Догужиева ответственным за координацию зарубежных усилий по доставке помощи на гуманной основе. Последовали переговоры, бывшие, наверное, самыми легкими за всю мою карьеру, и мы быстро договорились об основных правилах оказания помощи на гуманной основе, по которым советское правительство предоставляло жертвователям право доставлять помощь непосредственно нуждающимся, даже в районы, которые до того были закрыты для иностранцев. Официальная предупредительность была не только мерилом отчаяния перед ухудшающимся положением, но еще и знаком более глубокой перемены в отношениях. Прежде советские служащие (а до них российские имперские чиновники) зачастую предпочитали, пусть бы народ терпел лишения, лишь бы иностранцы до него не добрались.

Я с душевной радостью смотрел, как множество правительственных и частных организаций на Западе принялись за поставку гуманной помощи нуждающимся в Советском Союзе. Это доказывало, что образ врага померк по обе стороны того, что служило железным занавесом, — да попросту исчез, на самом–то деле. Это вселяло в советских людей чувство того, что они не забыты и не отвержены остальным миром. Все это было ценно, важно и вдохновляюще.

Тем не менее, я осознавал, что опасности подстерегают даже в хорошо расписанной программе помощи на гуманной основе. Во–первых, она никак не помогала решить системную задачу, стоявшую перед страной и требовавшую внутренних реформ. Во–вторых, действительность редко согласуется с высокопарными речами. Большинство из осуществимых программ помощи выглядели маленькими, когда соотносились с потребностями страны, столь обширной, разнообразной и измученной, какой был Советский Союз. Неизбежно, многие люди не увидят никакой помощи, вокруг которой поднято столько шуму, и почувствуют себя преданными. В-третьих, подобные программы зачастую оставляют по себе неверное впечатление в странах–жертвователях. У многих там сложилось впечатление, что объем помощи больше, чем он был на деле, и когда это не приводило к переменам в другой стране, основа для любого вида помощи истощалась.

Такие опасности, считал я, не являлись доводами против гуманной помощи, скорее они предостерегали от преувеличенных ожиданий. Правительствам, равно как и общественности, необходимо было понять, что любая программа гуманной помощи не может заменить собой хорошо организованного, хорошо спланированного совместного усилия по оказанию содействия стране, которой потребно фундаментальное изменение ее политико–экономического строя. За трудности, которые испытывал Советский Союз, остальной мир не нес моральной ответственности: не он их породил, — и в то же время остальной мир был глубоко заинтересован в том, чтобы трудности эти были успешно преодолены. Если Советский Союз и составляющие его республики не сумеют создать открытые, демократические политические системы и не войдут полноправными участниками в более широкую систему мирового хозяйства, они снова представят проблему для безопасности своих соседей и Соединенных Штатов.

Мне это было кристально ясно. Однако в Вашингтоне никогда не проводилось серьезного изучения вариантов переходного развития в приложении к Советскому Союзу, а все помыслы президента были заняты поддержанием коалиции для изгнания Ирака из Кувейта. Наши западноевропейские союзники по–разному относились ко многим вопросам, их отвлекали проблемы, имевшиеся дома. Японское правительство сделало свою политику в отношении СССР заложницей возвращения южных Курильских островов, расположенных к северу от Хоккайдо, — требование справедливое, но не из тех, какие достигаются прямым нажимом.

Даже когда Горбачев просил совета у своих западных партнеров, они то ли не понимали, то ли не желали четко разъяснить, что помощь Запада будет иметь значение лишь тогда, когда Горбачев решится на слом механизма централизованного управления хозяйством и внедрение на его место рыночных механизмов. Они же вместо этого ударились в прочувствованные заверения по поводу поддержки вообще лично Горбачева.

Разумеется, у них были все причины быть признательными Горбачеву за изменения, внесенные им в советскую внешнюю политику, и им не следовало впадать в порицающий или назидательный тон, когда доходило до обсуждения его внутренних проблем. Однако заверять его в ничем не оговоренной поддержке, да еще и его лично, как раз тогда, когда обозначился его разрыв с политическим соперником, чья внутренняя программа превосходила Горбачевскую и без сотрудничества, с которым он неизбежно терпел неудачу, было не просто поспешно и обманчиво, но и до крайности безответственно. Эго побуждало Горбачева считать, что поддержка Запада обеспечена ему, что бы он ни натворил, и мешало ему понять, что никакая внешняя поддержка не спасет его, если его собственная политика повернет не в ту сторону.

Западные лидеры выказали бы куда больше действенного дружелюбия, если бы, выразив Горбачеву признательность за его внешнюю политику, все же выявили озабоченность той направленностью, какую обретает его внутренняя политика. И заверения о помощи им следовало бы адресовать не ему лично (хотя, несомненно, сам Горбачев как раз этого и хотел), а политике, которая продвигала бы страну к демократии и рынку. Подспудно должно бы прозвучать: «Мы намерены помогать, но, если вы и дальше будете следовать путем, куда, похоже, направились, мы ничем не сможем помочь». И уж, коль скоро лидеры Запада вообще собирались вести речь о помощи, им следовало бы иметь в виду помощь значительную и значимую.

Возможно ли, чтобы западные лидеры плохо представляли себе, что за политико–экономический кризис развивается в Советском Союзе, или каковы последствия отказа Горбачева от Шатали некой программы? Нет, такое совершенно исключалось. Посольства всех западных стран во всех подробностях докладывали о событиях, о каких я рассказал, и мы, находившиеся на месте, вырабатывали общий подход к сути происходившего. Не было никаких «провалов разведки». На деле, чтобы понимать ситуацию, вовсе не нужно было прибегать к услугам тайных агентов или перехвату сообщений по линиям связи. Вся информация, необходимая для обоснованных политических суждений, находилась под рукой: опытным дипломатам и журналистам оставалось ее только собрать.

Если и был где провал в понимании сути происходящего, так только в умах и душах западных лидеров. Озабоченные другими делами и ослепленные любовью к своему новому другу, советскому руководителю, они и слышать не хотели, будто положение Горбачева становится все более отчаянным, и инстинктивно гнали от себя мысль о том, что сам он, по крайней мере частично, повинен в собственной беде. Ни дать, ни взять как у юношей в тайном клубе: его враги были их врагами, а преданность определялась личной притягательностью друг к другу.