Джек Мэтлок - Смерть империи

По мнению армянского президента Левона Тер—Петросяна, решающий поворотный момент приходится на 1 января 1991 года, когда республики взяли под свой контроль сбор налогов и стали ограничивать отчисления в общесоюзный бюджет. [113] Лекция Левона Тер—Петросяна в нью–йоркском Колумбийском университете 26 сентября 1994 года.

«Нет, это все проблемы серьезные, однако в начале 1991 года еще оставались возможности выправить положение и обратить его вспять», — настаивала другая точка зрения. Кое–кто указал на применение силы в Литве в январе 1991 года как на точку в протяженном процессе» откуда возврат стал невозможен. «Нерешительность», с какою сила была пушена в ход, вызвала неудовлетворенность у всех: те, кто отстаивал демократическое решение, обвинили Горбачева в использовании силы и людских потерях, а те, кто стоял за сохранение СССР в целости любой ценой, сочли, что Горбачев их предал, когда позднее осудил применение силы.

Виталий Третьяков, редактор влиятельной «Независимой газеты», назвал поворотным пунктом избрание Ельцина президентом России. «По мере того, как завершался день 12 июня 1991 года, — написал он год спустя, — мысль о крахе СССР напрашивалась сама собою».

Были и такие, кому казалось, что время все еще не потеряно. Извлеки Горбачев уроки из январских насильственных действий в Литве и мартовской ошибки, когда войска были введены в Москву, да приступи он незамедлительно к смене курса, и оказалось бы не совсем поздно создать союз иного рода. Если бы в начале лета 1991 года Горбачев заключил союзный договор с девятью республиками, заменил Павлова кем–то вроде Собчака (или, допустим, Явлинского), загнал бы в оппозицию коммунистов–аппаратчиков, тогда он мог бы высвободить кое–какие силы для реформы и предотвратил бы попытку переворота.

По мнению тех, кто так рассуждал, судьбу Советского Союза решил августовский путч. До него было возможно все что угодно, кроме возврата к прошлому; после него способа сохранить Союз не осталось вовсе.

Впрочем, кое–кто (их немного) упорно не соглашался с тем, что полный развал Союза был неизбежен даже в последнюю неделю августа. Некую форму союза (вероятно, частично конфедерацию, частично ассоциацию), по их мнению, еще можно было бы спасти, если бы не политические амбиции национально–коммунистических руководителей во многих республиках да не соперничество между Горбачевым и Ельциным. У этих немногих еще теплилась надежда на образование свободной, но демократической конфедерации — до того, как в белорусском охотничьем домике с успехом завершился «тайный сговор» Ельцина, Кравчука и Шушкевича. Такого бы не случилось, убеждали они, не будь личной распри Ельцина с Горбачевым.

К декабрю 1991 года у России имелись очень веские основания (никак не связанные с личным антагонизмом между Ельциным и Горбачевым) уничтожить советское государство. Россия, не унаследовав полного набора из доспехов- учреждений, в какие облекается любое суверенное государство (поскольку РСФСР в основном управлялась напрямую общесоюзными министерствами), должна была либо присвоить соответствующие союзные учреждения, либо разрушить их и создать заново свои собственные. В противном случае соперничество в осуществлении власти привело бы лишь к политическому «затору» грандиозных размеров.

Это соображение, впрочем, наряду с другими, представленными ранее, едва ли относилось к истине в последней инстанции, Имелись весомые доводы и в пользу того, что Россия останется частью более обширной федерации или конфедерации, даже той, куда не войдет Украина. Во–первых, более крупному государству было бы легче решить ряд вопросов национальной безопасности и внешней политики: окажись ядерные вооружения в распоряжении федерации, удалось бы избежать переговоров и состояния неопределенности, которые растянулись бы не на год и не на два. Федерация к тому же обладала бы правом на защиту своих границ, не навлекая на Россию обвинений в том, будто она следует империалистическим курсом. Более того, федерация облегчила бы переход к рыночной системе, держа открытыми внутренние границы и сохраняя единую денежную и финансовую систему Федеральная система оказалась бы также способной создать более эффективный механизм разрешения этнических конфликтов внутри республик, нежели тот, которому предстояло сложиться при полной их всех независимости.

Будь то личные отношения у Горбачева с Ельциным получше, Ельцин вполне мог бы пойти на сохранение в какой–то форме союзного правительства. Атак возможность убрать Горбачева с политической сцены скорее всего стала фактором, склонившим для Ельцина чашу весов.

Некоторые из друзей Горбачева уверяют, будто сотрудничество Горбачева с Ельциным никогда не было возможным, поскольку Ельцину всегда хотелось стать вместо Горбачева и он никогда не удовлетворился бы подчиненной ролью. Возможно, они правы, хотя я не убежден, что Горбачеву не удалось бы удержать Ельцина в своей команде, не удалось бы воспользоваться его энергией и привлекательностью в глазах населения для того, чтобы придать еще большую мощь реформаторским усилиям.

Как я указывал ранее, Горбачевская реакция на Ельцинский напор в ускорении и расширении осуществления реформ была чрезмерной — и вредящей делу. Если бы цель Горбачева состояла в том, чтобы направить Коммунистическую партию по пути политической реформы, ему нужен был бы в руководстве кто–то вроде Ельцина, чтобы обеспечивать напор и оказывать давление на консерваторов. Между тем личностные факторы возобладали над политическими расчетами: Горбачев не пожелал делить свет рампы с привлекательным коллегой, Покойно и удобно ему было только в окружении молчаливых и заурядных приспешников, и в этом одна из ключевых причин его неудачи не только по отношению к Ельцину, но и по подбору кадров вообще.

Трудное уверенностью сказать, когда именно Ельцинское отношение к Горбачеву отстоялось в незамутненную злобу. Еще весной 1989 года он и с глазу на глаз и во всеуслышание говорил, что ничего так не желает, как вернуться в Горбачевскую команду. Возможно, он лукавил и наделе никогда не довольствовался бы ролью младшего партнера. Наверняка нам этого никогда не узнать, потому что возможности поработать вместе с Горбачевым Ельцин не получил ни в 1988, ни в 1989, ни в 1990 году, когда условия для того имелись.

Даже после того, как Ельцин, не оставив места ни для каких сомнений, с лихвой доказал свою популярность в народе (и тем самым продемонстрировал свой потенциал для продвижения программы, в какой Горбачев, по его уверениям, нуждался), Горбачев продолжал сражаться с ним на каждом шагу, не гнушаясь даже прибегать к грязным трюкам из запасов КГБ. (Он, тем не менее, — и это знаменательно — не преступил черты и не дал позволения на действия, которые могли бы навлечь физическую опасность на Ельцина.)