Джек Мэтлок - Смерть империи

Положим, говорить, что Борис Ельцин спас демократию в России, значило бы заходить слишком далеко (поскольку демократия там находилась еще на ранней стадии развития), но не будет преувеличением сказать, что его действия в первые восемь месяцев 1991 года сохранили возможность развития демократии в России, когда делу этому грозила смертельная опасность.

После августовского переворота — тут другая история. Вместо того, чтобы сосредоточиться теперь, когда пора его настала, на государственном строительстве: подготовить и принять новую конституцию, например, реформировать и заменить старую бюрократию, помочь становлению национальных политических партий и структур, необходимых для рыночной экономики, — Ельцин употребил свою энергию на борьбу с центром, попросту захватывая без переделки бюрократические структуры Советского Союза. Занимаясь этим, он не только подрывал уважение к власти закона, но и взвалил на свое российское правительство ответственность за многие обязательства прошлого. Более того, он вывел Россию на международную арену как новое независимое государство, не имея на то безусловного мандата граждан этого государства и опираясь на бездейственную конституцию. Многие серьезные невзгоды удалось бы смягчить, пожелай Ельцин пойти на более продуманный переходный процесс.

Действия Бориса Ельцина в 1991 году, несомненно, станут оцениваться в контексте его свершений как президента России. Если страна встанет на демократический путь с жизнеспособной рыночной экономикой, немногие будут склонны заострять внимание на его упущениях и ошибках. Его станут считать основа гелем новой России, той, что сродни XXI и последующим векам. Но если страна станет разваливаться и дальше, забредет в трясину преступности и коррупции, а также окажется расколотой демагогическими призывами восстановить империю, Ельцин сойдет в историю трагическим царем Борисом II, чье сомнительной легитимности правление привело к Смутному Времени и национальному позору.

Доведись мне отвечать на вопрос, который я задавал российским политикам, кто наиболее ответственен за крах Советского Союза, я ответил бы: Владимир Крючков.

Он был организатором попытки захвата власти в августе 1991 года, которая ускорила дезинтеграцию и тем самым куда как затруднила создание добровольной федерации по крайней мере из части империи. Никакой убедительной попытки свергнуть Горбачева нельзя было предпринять без поддержки шефа КГБ — что и было одной из причин, почему Горбачеву не удалось предугадать направленный против него ход. Его вера в преданность Крючкова была столь же полной, сколь и не по адресу обращенной.

Предательство Крючковым своего президента уже само по себе давало повод считать его самым непосредственным разрушителем Советского Союза, но его притязания на сей титул одним этим актом не ограничиваются.

Он упорно не исполнял основной своей обязанности: снабжать Горбачева точными разведывательными данными. Его донесения были намеренно извращены в угоду той политике, какой сам он благоволил. Более того, Крючков не гнушался откровенной ложью, чтобы поколебать доверие Горбачева к коллегам, которые не разделяли Крючковских взглядов. На нем лежит тяжкая ответственность за то, что Горбачев не смог распознать силу националистических настроений и быстрый рост ненависти населения к Коммунистической партии. Его истеричные опасения по поводу несуществующего иностранного вмешательства, будучи, вероятно, полезными для поддержания разбухшего бюджета на разведку, отвлекали внимание от истинных невзгод, переживаемых Советским Союзом, в то время как одобряемые Крючковым «решения» определенно вели к их обострению.

Было бы, разумеется, наивно — даже утопично — считать, что такую организацию, как Комитет государственной безопасности СССР, можно преобразовать в правоохранительное ведомство, вписывающееся в демократическое государство. Привычка действовать вне закона и щитом отгораживать свои операции от внешней подотчетности (даже политическим властям страны) настолько глубоко укоренилась в КГБ, что целиком ее было не одолеть — даже весьма на то настроенному председателю.

В данном отношении Владимир Крючков, если и был на что настроен, то только не на это. Положим, он не разделял воистину скотских привычек своих предшественников, вроде Лаврентия Берия и Николая Ежова: его КГБ не проводил массовых убийств невинных людей, — и он держал свою организацию недостижимой для закона, обслуживающей скорее свои собственные политические предпочтения, чем нужды конституционных властей. Более того, Крючков вернулся к тому, что формально было уже прекращено (к выслеживанию «диссидентов», например) и что — в ряде случаев — явно не одобрялось Горбачевым.

Впрочем, тут ответственность лежит и на Горбачеве. Полагалось, например, чтобы члены Центрального Комитета слежке не подвергались, однако Ельцин, судя по всему, был взят под непрерывное наблюдение, включая и использование подслушивающих устройств у него дома. Горбачев получал эти донесения и не мог обманываться на счет их происхождения. Например, сведения, будто Ельцин спрашивал меня, что предпримут Соединенные Штаты в случае неконституционного захвата власти, могли быть получены только от информатора КГБ ил и с помощью подслушивающего устройства. Пока нарушались правила ради информирования Горбачева о его соперниках, Горбачев принимал и даже поощрял подобную деятельность. Непостижимо, но, похоже, ему не приходило в голову, что председатель КГБ, обходящий правила, способен и самого Горбачева взять под наблюдение и даже вербовать агентов среди его личных сотрудников. [121] Имеется косвенное свидетельство того, что Валерий Болдин все время, пока был руководителем горбачевского секретариата, являлся агентом Крючкова. Еще в декабре 1987 года во время вашингтонского саммита Болдин оказался вовлечен в серьезный инцидент. Не будучи включен в состав делегации, Болдин проник на одну из встреч в Овальном кабинете, куда доступ был ограничен, сел в сторонке и вел записи. Участники со стороны США почти не обратили ка это внимания: очевидно, Горбачев попросил его прийти уже после того, как список присутствующих был составлен. Позже, однако, член советской делегации сообщил мне, что появление Болдина и для них оказалось сюрпризом. Не выдворили его только из–за нежелания поднимать шум, но советские официальные лица не могли взять в толк, как Болдин миновал их собственных сотрудников службы безопасности. После августовского переворота 1991 года инцидент, похоже, получил иное объяснение, нежели личное любопытство Болдина, а именно: должно быть, его послал Крючков, являвшийся членом советской делегации, но не включенный в список участников той встречи, дабы получить сведения, что сказал Горбачев. Это объяснило бы, почему охранники КГБ пропустили Болдина в помещение, несмотря на то, что имя его в списке участников не значилось. Тот факт, что Крючков с Болдиным находились вместе в болдинском кабинете во время нападения на вильнюсский телевизионный комплекс в январе 1991 года и что после попытки переворота в болдинском кабинете были найдены записи разговоров Горбачева, сделанные ими, свидетельствует об очень близком сотрудничестве этих двух людей.