Владимир Гернгросс - На мостике тральщика

Смотрю в бинокль в сторону берега. Там время от времени мелькают неяркие огоньки. Это, вероятнее всего, к фронту движутся вражеские автомашины. Где–то чуть левее мыса Аджияск гитлеровцы установили артиллерийскую батарею. Она может обстреливать нас. Еще раз требую от экипажа строгого соблюдения мер скрытности.

Поступает очередной доклад штурмана о месте корабля. Пора! Отдаю необходимые распоряжения, и «Щит» резко меняет курс, сбавляет ход. И совершенно спокойно командую:

— Начать постановку мин!

Теперь успех дела зависит от четкости и слаженности действий минеров и всех, кто несет ходовую вахту. Чтобы интервалы между минами были одинаковыми, мотористы обеспечивают абсолютно ровный, точно определенный ход.

Рулевой Владимир Баглай строго выдерживает заданный курс. Все готово у минеров, и они ждут лишь дополнительной команды.

— Правая! Левая! — слышится негромкий, но четкий голос Бережного. — Правая! Левая!..

Прогрохотав по рельсам, мины с равными по времени промежутками плюхаются в воду, обдавая каскадами брызг палубу и минеров. Вода слегка фосфорится, и с мостика ясно виден серебристый след корабля. В этой светлой полосе черные шары некоторое время держатся на поверхности моря, пока не сработает прибор, поставленный на определенное углубление. И как только якорь, в качестве которого служит минная тележка, достигает заданной глубины, стопор мгновенно останавливает катушку минрепа. Тележка продолжает падать, минреп натягивается, и мина уходит под воду на строго определенную глубину. Правда, первое время она еще безопасна для кораблей. В боевое состояние мина приходит лишь после того, как в предохранителе растает сахарный столбик и спустит пружину с щеколды, про которую минеры шутливо говорят: «В минном деле, как нигде, вся загвоздка в щеколде». От нее, этой самой щеколды, зависит, сработает ли мина, когда на нее наскочит корабль, или полтонны взрывчатки в стальной оболочке будут бесполезно висеть на тросе под водой.

Верхняя палуба грохочет, как железнодорожное полотно в момент прохождения поезда, — минеры одну за другой выкатывают мины к корме. Оттуда доносятся команды:

— Правая! Левая!

Проходит еще несколько минут. На мостик поднимается Бережной и докладывает, что все мины поставлены.

Мы еще не покинули район минного поля, как на мысе вспыхнул голубой луч прожектора. Он заскользил по поверхности воды. Что это может значить? Одно из двух: или мы обнаружены, или гитлеровцы производят очередной осмотр участка моря. Сноп света метнулся несколько раз по волнам и погас. Батарея молчит. Значит, противник нас не заметил…

Ложимся на обратный курс. «Якоря» пока не видно. Пользоваться радиосвязью категорически запрещено. На мостике разговариваем вполголоса, чтобы не пропустить докладов сигнальщиков и наблюдателей. Комдив Янчурин, находясь на мостике, в мои действия не вмешивается. Вот он подходит ко мне поближе и говорит:

— Задание выполнено отлично. Действия личного состава заслуживают самой высокой похвалы. Молодцы!

— Товарищ комдив, это сегодня нам просто повезло, — пытается шутить старшина сигнальщиков Кривенко.

— Может, немного и повезло, — улыбается Янчурин. — Но везение это объясняется прежде всего тем, что экипаж прекрасно знает свое дело.

Комиссар Савощенко обходит боевые посты, рассказывает несущим вахту морякам об успешном выполнении боевого задания и о высокой оценке, которую дал комдив действиям экипажа.

Впереди вспыхивает свет маяка на Тендре. По приказанию Янчурина даем условный сигнал фонарем Ратьера [12] Фонарь Ратьера — прибор, применявшийся для световой сигнализации в темное время суток на близком расстоянии. Фонарь посылал узкий луч света в нужном направлении. и тут же получаем ответ с «Якоря». Этот тральщик, тоже закончивший постановку мин, в 3 часа 15 минут пристроился к нам в кильватер.

На рассвете подходим к минным заграждениям, установленным еще в первые месяцы войны. Определив фарватер, продолжаем путь между минными полями.

До Севастополя остается часа три ходу. Я спускаюсь с мостика, чтобы побывать на боевых постах. На верхней палубе оживленно разговаривают краснофлотцы, свободные от вахты. Слышатся шутки бравого солдата Швейка из рассказов Баковикова. Я невольно подумал, что бодрый настрой людей корабля идет и от вчерашней их встречи с флотскими журналистами.

В эту ночь никто на корабле не спал, но я не увидел на лицах людей и тени усталости.

В базе, как обычно, нас встречал командир ОВРа контр–адмирал Владимир Георгиевич Фадеев. За успешное выполнение минных постановок он объявил всему экипажу тральщика благодарность.

Мы всегда гордились похвалой своего адмирала, которого очень уважали и любили. Владимир Георгиевич прошел почти все ступени флотской службы. В 1918 году, четырнадцатилетним юнгой, начинает он службу на Балтийском флоте — на эсминце «Внимательный». В 1920‑м его переводят в Николаев на тральщик, а в следующем году он зачисляется на шестимесячные штурманские курсы. Затем — военно–морское училище в Ленинграде. После учебы В. Г. Фадеев служит вахтенным начальником на кораблях Черноморского флота — тральщиках «Джалита» и «Красная Молдавия», крейсере «Коминтерн». В 1930 году он назначается штурманом дивизиона канонерских лодок, а потом снова переводится на «Коминтерн» — старшим помощником командира. В последующие годы Фадеев командует сторожевым кораблем «Шквал», эсминцем «Шаумян», дивизионом быстроходных тральщиков. Незадолго до войны Владимир Георгиевич возглавил наше соединение — ОВР главной базы флота. Черноморцы считали за честь служить под началом этого отличного моряка, замечательного командира и прекрасного, обаятельного человека.

Адмирал по обыкновению долго беседовал с экипажем, рассказал о положении на Южном фронте, о том, что враг сосредоточивает свои силы в районе Перекопа, стремясь ворваться в Крым, и предупредил, что мы должны быть готовы к новым тяжелым испытаниям.

Ранним ноябрьским утром возвращаемся в Севастополь. Идем из Новороссийска, конвоируя транспорт. Весь экипаж уже знает, что главная база флота блокирована врагом с суши. Теперь и севастопольские фарватеры оказались в зоне досягаемости фашистской артиллерии.

«Щит» делает последний поворот и ложится на Инкерманский створ, образуемый двумя маяками. В утренней дымке вырисовываются очертания города. Следуем средним ходом: быстрее транспорт идти не может. С опаской поглядываем на Северную сторону, стараясь угадать, где проходит линия фронта. В это время сигнальщик Радченко докладывает: к тральщику приближаются три истребителя. Тип их нам незнаком. Кто–то высказывает предположение, что это наши. Но вот самолеты один за другим входят в пике и обстреливают нас из пулеметов. Мы тут же открываем огонь. Самолеты быстро набирают высоту и уходят в сторону Евпатории. Так мы впервые встретились с «мессершмиттами».