Сергей Филатов - Совершенно несекретно

Съезд приступил к избранию своего нового председателя. Кандидатами на этот пост стали, помимо Хасбулатова, Шахрай, Лукин и чуть позже — Бабурин. Честно говоря, может быть, Хасбулатов прошел бы с первой попытки, если бы Лукин и Шахрай сняли свои кандидатуры. Но у обоих такая откровенная неприязнь к Хасбулатову, что ни один из них от кандидатства не отказался. А тут еще всплыл С.Н.Бабурин. И тогда все три кандидата всерьез обеспокоились, потому что слишком хорошо знали, кем к тому времени стал Бабурин. Я и до сих пор убежден, что этот человек, при всех его достоинствах, добра не приносит. В нем слишком много самолюбования. Мне кажется, он — вечный оппозиционер, а это, как известно, связано не с созиданием, а, скорее, с разрушением. Но Бабурина активно поддерживали коммунисты, и была реальная опасность его избрания. Однако выборы закончились ничем — никто из кандидатов так и не смог набрать достаточного количества голосов, и вопрос был перенесен на осень. Для Хасбулатова это значило пересмотр своего места в политическом спектре, чем он вскоре и занялся.

Неудача в конце съезда никак не повлияла на наше удовлетворение тем, что формально была поставлена точка в создании президентской республики РОССИИ.

В 1991 году в стране сложилась тяжелая экономическая ситуация, в том числе и с продовольствием. Каждая семья это на себе почувствовала. Магазины совершенно опустели. Опасаясь возможного голода, люди простаивали часами в очередях, сметая с прилавков всё — макароны, крупы, сахар, соль, мыло… Квартиры превращались в продовольственные склады, последние запасы которых подчас доедались спустя год-два — когда в свободной продаже снова все появилось, правда, по многократно возросшим ценам…

И у нас с Галей на руках были, как и у всех, талоны, и она довольно успешно по ним отоваривалась: дома стояли гарантами выживания мешок сахара и мешок крупы.

В Верховном Совете еще оставался от прежних времен буфет, в котором я, перед тем как ехать домой, мог что-то ухватить, иногда даже курицу. Если же задерживаться приходилось допоздна, а это бывало практически постоянно, меня выручали сотрудницы, которые, еще днем прикупая что-то для себя, вспоминали и обо мне. Загрузка в Верховном Совете была без преувеличения сумасшедшая — и утром, и особенно вечером, когда стекались все материалы, требующие подготовки к следующему дню. Я очень волновался из-за возможных огрехов, которые могли бы сказаться на работе Верховного Совета. И хотя я привык по жизни много работать, такое постоянное нервное напряжение оказалось непривычным. Я возвращался домой поздно вечером, почти ночью, со свинцовой тяжестью в затылке. Короткие прогулки не давали забыть о дневной круговерти, заснуть было невозможно.

После избрания в Верховный Совет я почувствовал несколько неуютное свое состояние: трудно было себе представить, что отойду от дел в институте. Остались научные разработки, остались аспиранты, которым нужна была моя помощь, остались агрегаты и машины, требовавшие доведения до кондиции и внедрения в производство. Не закончена работа в Японии.

Какое-то время занятость в Верховном Совете и в институте я пытался совмещать, но дел в Верховном Совете становилось все больше и больше, и произошло то, что должно было произойти, — я полностью ушел в депутатство. Тем более что на мне лежали обязанности куратора и в московской депутации, и в депутатской группе «ДемРоссия». Самый большой дискомфорт я ощущал из-за отсутствия профессии, которая, убежден, нужна для работы в законодательном органе, — или экономиста, или юриста. Но у меня был опыт жизни, опыт производственника и научного работника, наконец, были навыки системщика, что совокупно пригодилось в новой работе.

Непросто было выбрать комитет. Тянуло заняться правами человека, но увидел, как дотошно в них разбирается Сергей Ковалев, уже тогда слывший известным и авторитетным правозащитником. Я тогда сделал все, чтобы помочь Сергею Адамовичу стать и членом Верховного Совета, и председателем Комиссии по правам человека. Сам же вошел в Комитет по экономической реформе. Кандидатуры на председателей комитетов и комиссий мы предварительно рассматривали на депутатских собраниях «ДемРоссии», с тем чтобы дружно поддерживать во время голосования. Главными критериями были личное желание и профессиональная принадлежность.

Как-то на сессии ко мне подсел Михаил Астафьев и начал уговаривать войти в комиссию по вероисповеда-нию и свободе совести. Что-то внутри подтолкнуло меня согласиться с предложением, и я вошел в эту комиссию Слишком много натворила бед большевистская власть в области религии. Когда-то в России было 800 монасты рей, в СССР осталось — 26. Тысячи храмов были разрушены, отданы под хранилища или увеселительные учреждения. А главное, нас заставили забыть нашу истинную историю, обеднили культурой. И это нужно было отрабатывать — ради детей и внуков. Кстати, первый закон, принятый Верховным Советом, был как раз о свободе совести и вероисповедания.

Комитет по экономическим реформам активно работал при формировании правительства, точнее, его экономической части. Через комитет прошли Григорий Явлинский, Борис Федоров, Юрий Скоков, Геннадий Филь-шин и другие кандидаты в силаевское правительство. Пожалуй, впервые при встрече с Федоровым и Явлинским мы почувствовали возможность реформирования нашей экономики, настолько четко они представляли себе перспективу. Однако с законами комитет начал разбираться с приходом Владимира Исправникова, который руководил подготовкой закона о собственности, и Владимира Шумейко, возглавившего подготовку закона о предприятии и предпринимательской деятельности. Руководителем комитета был С.Н.Красавченко, но мне как-то больше запомнилось обилие иностранных гостей в его кабинете, чем озабоченность комитетом и законопроектами.

Мы все, депутаты Верховного Совета, с первых дней работы ощущали физически тот ее гигантский объем, который необходимо было сделать. В России еще не было закона о правительстве, о прокуратуре и судебной системе. Не было законов экономических, особенно для рыночной экономики, — о собственности и предпринимательской деятельности, о финансовой и налоговой системах, о бюджете. На Верховном Совете все последующие годы принималось по семьдесят — восемьдесят законов, а потребность в них для страны исчислялась несколькими тысячами. Большую нагрузку — и организационную и политическую — тащил на себе Хасбулатов, особенно когда Ельцин бывал в отъездах.