Сергей Филатов - Совершенно несекретно

И годы спустя сами депутаты оценили поступок А.Д.Сахарова, многим из них стало неловко за те мгновения, когда они не захотели услышать его голос против постыдной войны в Афганистане и покаяться. На его фоне особо стали заметны ханжество, бескультурье, полная отрешенность от жизни партноменклатуры, которая устраивала академику обструкции. А для нас каждый его шаг, каждый его поступок были огромной школой человечности, наукой просвещения. Наверное, и силы к демократам в значительной степени пришли от этой науки и от чувства великой потери, когда не стало Андрея Дмитриевича.

Тогда мы все как будто враз проснулись и увидели, что живем в нищем и бесправном государстве. Нищем, потому что государство не может быть богатым при нищих гражданах. Бесправном, потому что в стране правил не закон, правила партия — «ум, честь и совесть нашей эпохи», а вернее, кучка функционеров. Сколько унижений претерпели люди за годы партийного тоталитаризма! Сколько было уничтожено жизней, растоптано национальных обычаев и традиций! Какой воинственной пытались сделать нашу нацию! Что сотворили, словно бы в издевку, с нашими семьями, семьями родственников и друзей: жилье — в одном районе города, работа — в другом, гараж — или в труднодоступном месте, или в другом конце города, родня похоронена на разных кладбищах, садовый участок, если он есть, — за сотню километров от города, да еще пешком сквозь леса и болота километров пять — семь. И так во всем. Хочешь удобств — получай на всю катушку! Ведь, по идеям социализма, распределительная система находится в руках государства и оно должно обеспечивать выполнение лозунга «Все для человека, все во имя человека», хотя на деле все было направлено на подавление всякой инициативы. Не говоря уже о том, что социализм создал страну вечных очередей и дефицитов.

Особенно явственно все это осознавалось в заграничных поездках. В последние годы работы в институте я несколько раз ездил в Японию в командировку, где мы с японской компанией «Кавасаки Стил» осваивали новую технологию на машине непрерывного литья стали с двусторонним вытягиванием слитка. «Ноу-хау» этой технологии принадлежала нашему институту, но отработать ее до конца в нашей стране не представлялось возможным.

И вот японцы, заинтересовавшись новой машиной, предложили совместный проект и совместное изготовление машины с ее доводкой и отработкой технологии на их заводе. Это были очень интересные и познавательные поездки — мы воочию убедились в трудолюбии японцев, в их пунктуальности, дотошности и заинтересованности в работе.

В этих же поездках мы убедились и в том, что именно там, у них, больше заботы о человеке, чем здесь, у нас, в стране говорунов. На заводе, где мы были, — а это металлургический завод с полным циклом, построенный на насыпном грунте, расширившем морское побережье, — мы увидели и ботанический сад с редкими растениями, каждое из которых снабжено табличкой с описанием истории его появления, и прекрасно оборудованные стоянки уцехов для личного автотранспорта, и отличные дороги, и единый час обеда, и сам обед, который привозят прямо на рабочее место, и много-много чего еще, о чем нам можно пока мечтать. 90 процентов работников завода приезжают на работу на личном транспорте, остальных развозят заводские автобусы. Время на работе не считают — работают столько, сколько требует обстановка (не начальник). Мне не раз там вспоминался замечательный тележурналист Владимир Цветов, влюбленный в Японию и рассказывавший о ней так, как обычно рассказывают сказку.

Как и по всей стране, в нашем институте с началом преобразований с особенной очевидностью проявилось несуразное положение вещей. Институт — госбюджетное учреждение, долгие годы тут существовали строгие правила: на каждый затраченный рубль получать рубль двадцать копеек прибыли. Но в последующем с каждым финансовым нововведением начались извращения в расходовании государственных средств. И при этом становились особенно популярными закупки оборудования за рубежом, что всячески поощрялось центральным руководством: лучше, мол, купить в Германии. Центр все меньше интересовали отечественные разработки на будущее. Но при этом происходили парадоксы — институты не сокращались. Очень яркий пример привел однажды Б.Н.Ельцин: еще будучи первым секретарем МГК КПСС, он дал задание уменьшить количество никчемных научно-исследовательских институтов, а при проверке через год обнаружил, что их количество выросло. И так во всем: результат с точностью до наоборот. Или как позже не без сарказма изрек Черномырдин: «Хотели, как лучше, а получилось, как всегда».

И это тогдашнее повсеместное положение выдавалось за переход к реформам. Было очевидно, что так долго продолжаться не может, что страна находится накануне взрыва или на пороге глубоких перемен.

И вот когда М.С. Горбачев в Верховном Совете Союза впал в сомнения и колебания, перестал быть последовательным, у нас в институте — сначала в кулуарах, а затем открыто — заговорили о том, что надо идти на помощь тем, кого мы видели в Верховном Совете Союза-проводниками демократических преобразований и за кого голосовали и всей душой переживали. И если М.С.Горбачев все-таки определится и протянет руку, то и ему надо помогать.

Тогда же мои коллеги завели со мной разговор относительно российского депутатства. Я попросил время на раздумье — подумать было о чем. Нужна была своя команда. Я понимал, что в одиночку, не успев обрасти политическими соратниками, идти в политику невозможно.

Дав согласие баллотироваться, я должен был на институтской конференции развернуть свою программу. Конференция была назначена на 27 декабря 1989 года. А накануне мы собрались с группой поддержки, человек двадцать, которую возглавил Олег Храпченков. Я начал с вопроса: «Представляете, на что меня толкаете?» И понял, что они не представляют. А у меня были ощущения, что предстоят и острые ситуации, и интриги, и, может быть, кровь и даже репрессии. Такому неискушенному в политике человеку, как я, нужны были и поддержка, и защита. Хотя бы здесь, в коллективе института.

В институте было два кандидата в депутаты России, оба демократической ориентации: заместитель секретаря парткома и я. Я не представлял, что на конференции будет так много вопросов, касающихся самых разнообразных сторон нашей жизни и зарубежья. Чувствовалось, что у людей многое наболело. Один из вопросов касался ввода войск в Чехословакию в 1968 году. Значит, переживания за бесчестный поступок брежневских властей были все еще живы.

Я очень волновался перед выступлением. Но стоило войти в разговор, понял, что хорошо чувствую аудиторию. Для меня словно приоткрылась дверь в новую жизнь. Там, в прежней жизни, были другие процессы, и реакция на них была другая: нервозность, неудовлетворенность, трудность выбора. Помню, как подходил к своему пятидесятилетию: был весь в сомнениях (что же удалось сделать?), переполняло недовольство собой.