Евгений Матонин - Яков Блюмкин: Ошибка резидента

Историк Юрий Фельштинский в своей работе «Большевики и левые эсеры. Октябрь 1917 — июль 1918. На пути к однопартийной диктатуре» утверждает, что речь в протоколе шла не о восстании против советской власти, а о восстании против немцев на Украине. И что ЦК левых эсеров не принимал решения убить именно Мирбаха. По его мнению, все события 6 июля — результат грандиозной провокации со стороны большевиков.

В отношении восстания на Украине с историком можно согласиться, но в том, что касается Мирбаха, пожалуй, нет.

Как известно, «на прицеле» у левых эсеров было сразу несколько фигур. И, вероятно, с очередностью терактов они тогда просто еще не определились. Поэтому фамилия Мирбаха не упоминалась в протоколе. По некоторым данным, первой жертвой должен был стать командующий германскими оккупационными силами на Украине генерал-фельдмаршал фон Эйхгорн. Группа левоэсеровских боевиков уже находилась в Киеве. Убийство Мирбаха планировалось сначала вторым, после Эйхгорна. Но потом левые эсеры изменили свои планы.

Когда именно было принято решение начать террор с Мирбаха? Судя по всему, в начале июля — возможно, уже после открытия съезда Советов, на котором большевики и левые эсеры весьма бурно начали выяснять отношения. «Я считаю нужным для исторической ясности обстановки акта 6 июля отметить, что до съезда Советов съезд партии <���левых эсеров>, как и ЦК, не предполагали что-либо предпринять для подобного расторжения Брестского мирного договора, — утверждал впоследствии Блюмкин. — …Насколько мне помнится, с таким твердым убеждением закончился 3-й съезд партии <���левых эсеров> и был встречен V съезд Советов. Но уже после 1-го его заседания, 4 июля, стало ясно, что правительство не только не думало переменить направления своей политики, но не склонно было даже подвергать его элементарной критике. Тогда-то и ЦК решился выполнить приказание партийного съезда».

В показаниях Следственной комиссии по делу левых эсеров Мария Спиридонова рассказывала:

«ЦК партии выделил из себя очень небольшую группу лиц с диктаторскими полномочиями, которые занялись осуществлением этого плана при условиях строгой конспирации. Остальные члены ЦК никакого касательства к этой группе не имели. Я организовала дело убийства Мирбаха с начала и до конца… ЦК партии выделил для приведения в исполнение решения ЦК „тройку“, фактически же из этой тройки этим делом ведала я одна. Блюмкин действовал по поручению моему. Во всей инсценировке приема у Мирбаха я принимала участие, совместно обсуждая весь план покушения с товарищами террористами и принимая решения, обязательные для всех».

Имена этой «тройки» известны — это сама Спиридонова, а также левые эсеры Майоров и Голубовский.

Не исключено, что Спиридонова, как лидер партии левых эсеров, слишком много брала на себя, выгораживая своих товарищей по ЦК — к этому ее обязывал кодекс чести революционера. Судя по всему, о предстоящем убийстве Мирбаха знали не только «тройка» и непосредственные исполнители теракта. Историк Ярослав Леонтьев разыскал текст речи члена ЦК партии левых эсеров Владимира Карелина, с которой тот выступил в 1921 году в московском Доме печати. Карелин вспоминал свое «революционное прошлое» — убийство Мирбаха и «июльские дни».

По словам Карелина, для руководства заговором ЦК выделил не «тройку», а «пятерку». Помимо Спиридоновой, Голубовского и Майорова в нее входили также Борис Камков и сам Карелин. Возможно, в последний момент Майорова заменили другим членом ЦК — Прошем Прошьяном.

Таким образом, получается, что как минимум треть состава ЦК ПЛСР (в него входили 15 человек) была в курсе предстоящей акции. Но и это еще не все левые эсеры, кто знал о том, что собираются предпринять Блюмкин и Андреев.

Здесь к месту вспомнить, что сигналом к выступлению левых эсеров должен был стать «террористический акт, хотя это может быть заменено и другой формой». До наших дней дошли смутные сведения о том, что рассматривалась возможность похищения Мирбаха, а не только убийства. В этом смысле любопытен рассказ члена московской комиссии по делам немецких военнопленных О. Шнака.

Вечером 6 июля, когда в Москве уже шли бои, Шнака задержали вооруженные матросы. Они заявили, что он находится «не в руках большевиков, которые стоят на коленях перед немецкими империалистами, а у социалистов-революционеров, по приказу которых сегодня был убит посланник граф Мирбах», и что самому Шнаку как «представителю немецкого империализма» грозит та же судьба.

Шнак оказался в штабе Боевого отряда Попова, где его посадили в одну комнату с двенадцатью арестованными видными большевиками во главе с Дзержинским. Несколько раз Шнаку угрожали расстрелом. Затем его отвели в другую комнату, где три матроса печатали на машинках листовки и телеграммы в провинцию. «Эти матросы отнеслись ко мне доброжелательно и рассказали мне, в частности, что первоначальным решением социалистов-революционеров было взять графа Мирбаха заложником, а не убивать его», — вспоминал Шнак. Утром 7 июля его освободили большевистские части.

Вариант захвата Мирбаха, если он действительно рассматривался всерьез, так и не был реализован.

Сначала теракт против Мирбаха был назначен на 5 июля. Исполнителем руководство левых эсеров наметило студента-филолога Московского университета, члена Боевой организации Владимира Шеварева. Но затем планы поменялись.

Блюмкин вспоминал:

«Вся организация акта над графом Мирбахом была исключительно поспешная и отняла всего 2 дня — промежуток времени между вечером 4 и полднем 6 июля…

4 июля, перед вечерним заседанием съезда Советов, я был приглашен из Большого театра одним членом ЦК <���партии левых эсеров> для политической беседы. Мне было тогда заявлено, что ЦК решил убить графа Мирбаха, чтобы апеллировать к солидарности германского пролетариата, чтобы совершить реальное предостережение и угрозу мировому империализму, стремящемуся задушить русскую революцию, чтобы, поставив правительство перед свершившимся фактом разрыва Брестского договора, добиться от него долгожданной объединенности и непримиримости в борьбе за международную революцию. Мне приказывалось как члену партии подчиниться всем указаниям ЦК и сообщить имеющиеся у меня сведения о графе Мирбахе.

Я был полностью солидарен с мнением партии и ЦК и поэтому предложил себя в исполнители этого действия. Предварительно мной были поставлены следующие, глубоко интересовавшие меня вопросы:

1) Угрожает ли, по мнению ЦК, в том случае, если будет убит Мирбах, опасность представителю Советской России в Германии тов. Иоффе?

2) ЦК гарантирует, что в его задачу входит только убийство германского посла?