Дебора Макдональд - Очень опасная женщина. Из Москвы в Лондон с любовью, ложью и коварством: биография шпионки, влюблявшей в себя гениев

Как только Мура оказалась на свободе, Чуковский, как и в предыдущем декабре, взял ее с собой, когда пошел к Горькому. Она уже хорошо знала этого великого человека благодаря своей переводческой работе в издательстве «Всемирная литература» [465].

Встреча состоялась в его квартире. Это было своеобразное место на четвертом этаже жилого дома номер 23 по Кронверкскому проспекту, огромным полумесяцем раскинувшемуся на Петроградском острове (где Мура и Локарт любили кататься на санях). Сам дом был уродливым, похожим на нагромождение грубых камней и штукатурки с массивными арками и шестиугольными окнами, напоминавшими особняк в Йенделе. Атмосфера внутри его была совершенно другая. Горький стал фигурой, подобной святому. С момента свершения революции он был одним из столпов – возможно, главным спасителем искусств в России. Он использовал свое влияние, чтобы основать Дом науки, Дом литературы и Дом искусств – институты, которые стимулировали интеллектуальную жизнь новой России. И по своей собственной инициативе организовал издательство «Всемирная литература», которое поставило себе задачу переводить труды иностранных авторов на русский язык.

На своей территории он был как барон в своем особняке, окруженный соратниками и просителями. Его внешний вид стал экстравагантным. Один из современников Муры – поэт Владислав Ходасевич писал, что Горький выглядел как «ученый китаец в красном шелковом халате и пестрой шапочке», которые подчеркивали его острые скулы и азиатские глаза. Его когда-то густые волосы были острижены почти до самой кожи, лицо исчерчено глубокими морщинами, а на кончике носа он носил очки. В его руках всегда была книга. «Толпа людей заполняла квартиру с раннего утра до позднего вечера, – вспоминал Ходасевич. – У каждого жившего там человека были посетители, и самого Горького они просто осаждали» [466]. В этой квартире жили или бывали писатели, ученые, издатели, актеры, художники и политики. Люди с проблемами стекались в эту квартиру, чтобы попросить Горького защитить их от Григория Зиновьева – могущественного главы Петроградского Совета или помочь им достать продукты питания, транспорт или оказать другие бесчисленные услуги. Горький выслушивал каждую просьбу и был неутомим в своих стараниях помочь.

Как и в первый раз, когда она встретилась с Горьким в офисе «Всемирной литературы», Чуковский привел к нему Муру во второй половине дня. Слабо заваренный чай разливали из самовара в большой, хорошо обставленной столовой. Это была единственная общая комната в квартире – все остальные были спальнями многочисленных жильцов [467].

Горький был очарован и заинтригован Мурой еще со времени их знакомства, состоявшегося девять месяцев назад. «Он был великолепным оратором», – напишет она много лет спустя, вспоминая ту первую встречу, и «в присутствии незнакомой, новой молодой женщины он демонстрировал особое красноречие». Потом Чуковский шептал ей, что Горький был «как павлин, распустивший свой прекрасный хвост» [468]. Горький дал ей постоянную должность своего секретаря и переводчика и пригласил переехать в его квартиру.

Мура вернула себе свою девичью фамилию и снова стала Марией Игнатьевной Закревской. Наверное, она хотела стереть память об Иване; возможно, надеялась, что, зарегистрировавшись официально под этим именем, может помешать ЧК или разведслужбам за границей следить за ней. Многие думали, что она по-прежнему работает на ЧК, которая поручила ей шпионить за Горьким и передавать информацию о его настроениях и контактах.

Его отношения с правительством были непростыми. Его политические взгляды были левацкими и прореволюционными, но он не был ни коммунистом, ни большевиком. Поддержав революцию и помогая ее свершению не один год, Горький не изменил своих взглядов. Он видел, как вели себя простые люди во время сражений, и ему это не понравилось. «Ты 666 раз прав», – написал он одному своему другу, который предсказывал это; революция «породила настоящих варваров вроде тех, которые разрушили Рим» [469]. Возникшее правительство было правительством, состоявшим из порочного безнравственного простонародья и тиранов. Он написал серию очерков в своей газете «Новая жизнь», открыто называя большевиков врагами свободы слова. «Ленин, Троцкий и иже с ними уже отравлены отвратительным ядом власти», – писал он; они были сторонниками демократии не более, чем Романовы. После расстрела Красной армией демонстрантов в январе 1918 г. он горестно сокрушался о том, что кровь и пот пошли на осуществление драгоценной идеи о революционной демократии в России, «а теперь «народные комиссары» отдают приказы расстреливать демократию, которая вышла на демонстрацию в защиту этой идеи» [470]. То, что он мог публиковать такие заявления безнаказанно, было мерой величины его личности в России.

Гнев, сожаление и неудовлетворенность смешивались в характере Горького. Его фамилия была выбрана со смыслом – урожденный Алексей Максимович Пешков в молодые годы взял себе псевдоним Горький, хотя, возможно, псевдоним Кислый тоже был бы уместен.

Он мечтал о республике искусств и наук; не о демократии, не о социалистическом государстве (он боялся и недолюбливал класс крестьян), а обществе под руководством людей умственного труда, художников и творческих мыслителей – с ним в его центре. Как сухо прокомментировала Мура в письме к Локарту несколько месяцев назад: «Он считает себя российским Д’Аннунцио» [471]. На протяжении многих лет Горький был близок к Ленину, но состоял с ним в противоречивых отношениях и во враждебных – с некоторыми властными фигурами, включая Зиновьева. Но его вес и популярность были такими, что никто не осмеливался тронуть его напрямую. И хотя «Новая жизнь» была закрыта по приказу Ленина в июле 1918 г. [472], его лично не тронули, а большинство комиссаров – даже его враги – считали благоразумным оказывать ему любые услуги, о чем бы он ни попросил.

В такой обстановке было неудивительным, если бы власти решили шпионить за ним. И Мура могла бы быть их агентом. Но слух о том, что она является их глазами и ушами в доме Горького, вполне мог быть всего лишь еще одной из сплетен, которые липли к ней, «как мухи на липучку», как она выразилась [473]. И все же ее редкие жалобы на эту сплетню вполне могли быть естественным негодованием нечистой совести.

И хотя Мура сначала получила должность переводчицы книг на русский язык, Горький использовал ее главным образом в качестве секретаря-переводчицы, и занималась она в основном рабочими вопросами [474]. Так она начала приобретать всесторонние знания об издательском и переводческом бизнесе, которые станут для нее главным средством к существованию на протяжении всей жизни.