Анна Баркова - Восемь глав безумия. Проза. Дневники

Следовали указания, как кому вести себя во время этого чрезвычайного положения, правила для зрелищных мероприятий и тому подобное.

Чрезвычайное положение вводится на очень недолгое время, и о снятии его будет объявлено особо.

Толпа расходилась удовлетворенная, хотя многие опасливо переговаривались:

— Чрезвычайное положение… аресты начнутся…

— А как же! Вчера нас, сегодня их. И прекрасно.

В другой группе:

— Чрезвычайное сообщение… Чрезвычайное положение… Н-да!

— А не нападут на нас? Если чрезвычайное положение, значит, дело дрянь.

— Потише. Тут, наверно, шныряют новые осведомители.

— А почему дело — дрянь? Наоборот. Значит, мы бдительны и внутри, и снаружи.

— Извините! Когда все хорошо, чрезвычайное положение не вводят.

— А по-вашему, плохо, что сталинскую верхушку срезали?

— Нет. Почему же. Я считаю, что не плохо, а вообще…

— А вообще государственными делами не занимаются, а только практически, конкретно.

В третьей группе:

— Продукты бы не пропали.

— Да, наверно, уже! Такие атаки на магазины были…

— А почему сберкассы закрыты?

— Вам же объявили, что через два-три дня откроют, если все спокойно будет.

— Утешили! Если спокойно будет, тогда мне и деньги не нужны. А вот если беспокойно, так надо их выцарапать… а поди-ка попробуй!

— Стыдно в такой момент о деньгах думать. Войны избежали, вот о чем нужно думать и радоваться. Ведь если бы война, простились бы вы с вашими денежками.

— Поэтому я и хочу их получить, а то иначе, пожалуй, и простишься. Не в первый раз.

В четвертой группе:

— А все-таки перемена какая-то! Наконец дождались! Сил уже не стало. С ума сходили.

— Ой, не говорите! Я часом ночью вскочу и думаю: «Господи! Да где же я и что со мной будет? С какой стороны беды ждать?».

— А глядишь, со всех сторон и ударит.

— Да… Со всех сторон хлопает тебя по голове.

А вот пьяный одиночка. Ну, как без пьяного в толпе обойтись?

— Эхе! Умер Максим, ну и хрен с ним! Новые Максимы придут.

Дорогие друзья, братья и сестры, тошнехонько!

Май — июнь 1957

Печатается по «гулаговскому архиву». Эпиграф — неточная цитата из «Записок сумасшедшего» Н. В. Гоголя.

Человек сидел и удил рыбу на самом солнцепеке. Было около трех часов дня.

Я еле брела из районного центра в поселок, где нашла себе временное обиталище. В районном центре хаты были построены из коровьего навоза пополам с щепой и глиной. Многие хаты были покрыты тяжелыми растрепавшимися бурыми шапками соломы. Казалось, иные раскорячившиеся широкие хаты как будто пыхтели под тяжестью этих шапок. Иные хатенки казались нахохлившимися воронами. В поселке соломенных крыш не было: черепица и тес. Но и здесь всюду по дворам толкли ногами в корытах коровий навоз, перемешивая его с охвостьями соломы и с глиной. Это называлось толокой. На толоку приглашали знакомых и родных. Пришедшие на толоку ловили момент, когда хозяин хаты зазевается, и, как он был в костюме, хорошем или плохом, валили в коровий навоз. Ругаться и сердиться в таких случаях не полагалось. Вывалявшийся в навозе хозяин сбрасывал все с себя и спешил мыться. Все хохотали. А по окончанию толоки, то есть когда хата была обмазана, пили самогон, орали песни и дрались.

Но я должна рассказывать о человеке, удившем рыбу, а не о толоке.

Я обратила внимание на него, потому что ничего более интересного кругом не было. Ставок (нечто вроде пруда) был почти круглый. На той стороне, где сидел рыболов, не росло ни одного паршивенького деревца, на другой стороне качались под ветром дистрофические ивы, около которых мычали дистрофические телята.

«Как это его солнечный удар не хватит?» — подумала я, глядя на рыболова, одетого в поношенную парусиновую блузу. На голове у него возвышалась башеннообразная широкополая соломенная шляпа. Какой-то мужчина начал купать лошадь неподалеку от рыболова.

— Уйдите. Вы разгоните рыбу, — приказал рыболов. Голос у него был очень четкий и в то же время, как это ни странно, глуховатый, ни одного звонкого, резкого звука, всё какие-то густые и притушенные.

— Мне надо выкупать коня, — ответил мужчина.

— Уйдите.

— Да чого вы до мене причипылись? Який начальник! Сидаете и сидайте себе.

— Не уйдете?

— Ни. Я бачу, вы дурной.

— Ну, хорошо! — со зловещим спокойствием сказал рыболов, замолчал, но из-под своей широкополой шляпы направил неотрывный взгляд на мужчину с лошадью.

От скуки я следила за всей этой сценой, тоже остановившись на жаре, обливаясь потом и чувствуя себя дурой.

Я смотрела и ничего не понимала, меня охватил страх. На мелком месте мужчина с лошадью стал тонуть… Да! Да! И человека, и лошадь били какие-то судороги. Лошадь жалобно ржала, погружаясь буквально в лужу: воды было чуть повыше колен мужчины, тоже хрипевшего и барахтавшегося в мутной воде. Он хватал лошадь за поводья и погружался с головой в глинистую жижу около берега. Он пытался подтянуть лошадь к берегу, делал с испугом и с усилием шаг-другой и снова погружался в воду.

Рыболов наконец отвел взгляд от человека с лошадью. Тот буквально опрометью ринулся к берегу, бормоча:

— Яка бисова годына. Що це таке за беда!

— Перекрестись лучше, дурень, — насмешливо посоветовал рыболов.

Мужчина трусливо покосился на него; лошадь испуганно заржала и прижала уши.

— Колдун! — панически завопил мужчина. Лошадь рванулась, хозяин еле успел вскочить ей на спину.

«Что такое? — невольно подумала я. — Кто этот человек?»

В этот миг рыболов обернулся и устремил на меня из-под шляпы взгляд, за минуту перед тем творивший такие чудеса. Взгляд был спокойный, неподвижный, не злой и не добрый, но мне почему-то стало жутко, и я в палящую жару покрылась гусиной кожей.

Да ну его к черту! Может быть, помешанный маньяк. Надо уйти!

Но я поступила вразрез своему внутреннему решению. Как будто подталкиваемая кем-то, я подошла к рыболову. Оглядела его безмолвно и облегченно вздохнула: глупости! Обыкновенный человек. Ничего чудесного. Толстоносый, вроде меня. Верхняя часть лба слегка выпуклая, и лоб скорее удлиненный и узкий, чем широкий. Лицо бритое. Около рта и на лбу глубокие резкие морщины, похожие на шрамы. Глаза… черт его знает, какого они цвета: неопределенного, не огненные, не ледяные, а просто настойчивые, неподвижные, какие-то немые; но в этой немоте и неподвижности, наверно, и таилось нечто жуткое, гипнотизирующее, против воли притягивающее к этому человеку.

— Как вы это сделали? — к своему удивлению услышала я свой голос и кивнула на ставок.

Рыболов самым обыденным тоном ответил:

— Чепуха. Маленький опыт внушения.