Робин Коллингвуд - Идея истории

С тех пор положение изменилось. Я не хочу сказать, что оно изменилось благодаря моим усилиям. Но все же вот уже почти 20 лет я внушаю моим коллегам-археологам: никогда не начинайте раскопки старого поселения, которые обойдутся в пять тысяч фунтов, или даже вскрытие траншеи, которое будет стоить пять шиллингов, если вы не уверены, что можете вполне удовлетворительно ответить на вопрос: «Какова цель этой работы?» Поначалу наши ученые мужи всячески смеялись над этой идеей, хотя один или два человека, в душе авантюристы, такие, как М. Уилер, приветствовали ее сразу же. Но постепенно насмешки и возражения смолкли. А в 1930 г. конгресс археологических обществ от имени своего Комитета по исследованиям составил доклад, охватывающий все разделы полевых археологических работ в Великобритании. В докладе, адресованном археологам всей страны, давался перечень проблем для каждого периода, на которых, по мнению экспертов, собравшихся в комитете, стоило сконцентрировать внимание. Принцип «логики вопроса и ответа» был официально принят британской археологией. В то время возник и Лондонский институт археологии. Мне хочется надеяться, что если я расскажу студентам, как воспринят был этот принцип, когда я начал излагать его в Берлингтон Хаузе в 20-х годах, то они сочтут меня не только старым занудой, но и старым лжецом впридачу.

Меня поэтому больше не тревожит будущее этого принципа. Когда принцип твердо укореняется в головах ученых, публика следует их примеру. А когда это произойдет с публикой, можно надеяться, что со временем она заставит и правительственных чиновников, ответственных за сохранение наших памятников старины, рассматривать их не как объекты сентиментального паломничества, а в качестве потенциальных источников исторического знания.

Но мы не должны позволять нашим мечтам уносить нас слишком далеко. Мы не в девятнадцатом веке, когда общественное мнение могло влиять на деятельность правительства через парламент. Каждый человек, занятый научной работой, знает, что одним из важных предписаний научной нравственности является обязанность публиковать результаты научных исследований. Если же речь идет об археологических раскопках, то эта обязанность представляется особенно настоятельной, так как место, однажды тщательно раскопанное, уже не даст ничего будущему археологу. Все археологи знают это, и все, за исключением официальных археологов британского правительства, ведут себя соответственным образом. Но археологи британского правительства, постоянно за счет налогоплательщиков производя раскопки по всей стране, не публикуют вообще никаких отчетов. Они знают, что совершают тяжелое преступление против своей собственной науки. Но когда другие археологи говорят им об этом, у них находится готовое оправдание: казначейство не даст им денег на публикации.

Второй принцип моей философии истории гласит: так как история в собственном смысле слова является историей мысли, то в ней нет простых «событий»: то, что ошибочно называется «событием», на самом деле является действием и выражает определенную мысль (намерение, цель) субъекта, его производящего; дело историка поэтому — познать эту мысль [137].

Для археологов этот принцип означает, что все обнаруженные ими предметы должны интерпретироваться с точки зрения их функций. Раскопав какой-нибудь объект, вы должны спросить себя: «Для чего он был предназначен?» А отсюда вытекает другой вопрос: «Хорошо ли он выполнил свою задачу?», т. е. успешно ли он служил той цели, ради которой был создан? Эти вопросы являются историческими вопросами, и отвечать на них надо не гипотетическими построениями, а исходя из исторических данных свидетельств. Всякий, кто дает на них ответ, должен уметь доказать, что его ответ основан на исторических данных.

Все это банальность из банальностей. Но последовательное внедрение ее в практику исторического исследования приводит к интересным результатам. Например, многие археологи, изучавшие Римскую стену {39} между Тэном и Солвеем, никогда, как я выяснил, не ставили серьезно вопроса о ее назначении. В общем вы смогли бы, конечно, назвать ее пограничным оборонительным сооружением, призванным воспрепятствовать проникновению племен с севера. Но такой ответ был бы столь же неудовлетворителен для историка, как для инженера ответ, что двигатель судна служит для того, чтобы приводить его в движение. Как выполняла эта стена роль защитного сооружения? Была ли она в этом смысле похожа на городскую стену, с которой защитники города отбивают атаки осаждающих? Целый ряд ее бросающихся в глаза конструктивных особенностей совершенно исключает, что римские легионеры могли ее использовать таким образом. Этого, по-видимому, никто не заметил раньше, но, когда я указал на это в 1921 г. [138*], все, кто интересовался этим вопросом, согласились со мной. И мое предложение считать стену «возвышенным местом несения дозорной службы» было всеми принято.

Вопрос, на который дан ответ, рождает другой вопрос. Если стена была лишь местом для несения дозорной службы, местом, поднятым над уровнем грунта и имеющим парапеты, без сомнений, для защиты дозоров от прицельного огня лучников, то ту же самую патрульную службу должны были нести и вдоль побережья Кумберленда, за Баунессом-на-Солвее. Необходимо было следить и за судами, двигавшимися в эстуарии реки, ибо воины, предпринимавшие набеги, очень легко могли проплыть мимо стены и высадиться где-нибудь в незащищенной точке побережья между Баунессом и Сент-Би-Хэдом. Но здесь не было надобности размещать дозор на определенной высоте, так как нечего было опасаться прицельного огня. Тут поэтому должна была располагаться цепь сторожевых башен, не соединенных стеной, но во всех других отношениях напоминающих башни, построенные в стене. Эта цепь должна была простираться вдоль побережья. Возникал вопрос, существовали ли такие башни? Изучение старых археологических публикаций показало, что башни именно такого типа в свое время были найдены археологами. Но об их существовании забыли, как часто случается с предметами, назначение которых неясно. Поиск на местности в 1928 г. выявил ряд мест, где, с нашей точки зрения, будущие раскопки откроют следы существования и других башен подобного рода [139*].

Иногда стремление работать, следуя упомянутому принципу, создавало для меня трудности. Я полагал, что понял стратегическое назначение римской стены между Тэном и Солвеем. Дополненная цепью дозорных сигнальных постов на Кумберлендском побережье, она представляла собою труднообходимую преграду. И если наряду с дозорной службой, следившей за концентрацией вражеских сил за пределами стены в фортах, примыкающих к ней, существовали небольшие ударные силы, всегда готовые выступить, то весь этот комплекс являлся весьма эффективной линией пограничной защиты. Но когда я задал моим шотландским коллегам — да и себе самому — тот же самый вопрос о стене между Форсом и Клайдом, я не нашел ответа. Сэр Джордж Макдональд, признанный глава шотландских археологов, опубликовал великолепное второе издание «Римской стены в Шотландии» в 1934 г. Но он ни прямо, ни косвенно не ставит там такого вопроса. В оксфордской «Истории Англии» я попытался по крайней мере задать его и указать некоторые пути его решения. Я даже рискнул предложить свое собственное объяснение. Но его не очень хорошо приняли мои друзья в Шотландии. Были ли они правы, отвергая его, не знаю. Но я знаю, что был прав, задавая этот вопрос, и что на него нужно дать ответ.