Виктор Есипов - Четыре жизни Василия Аксенова

После устроенного Хрущевым грубого разноса в Кремле Андреотиса и Ваксона, оказавшихся в ресторане ЦДЛ, окружают друзья: здесь и Эр, и Тушинский, и Кукуш Октава, и Гладиолус Подгурский (Анатолий Гладилин), и Турковский (Андрей Тарковский), и Генри Известнов (Эрнст Неизвестный), и Энерг Месхиев (Марлен Хуциев). Они держатся вместе, и, значит, борьба продолжается.

Борьбу с новым ревнители коммунистических устоев вели не только в зале Кремля, не только в редакциях журналов и газет, куда несли свои статьи и произведения молодые шестидесятники. Борьба с новыми веяниями велась и на курортах, в частности в Коктебеле, где располагался писательский дом отдыха и где собирались вместе герои аксеновского романа.

Об этом повествуется в главе «1964, август. Шорты»:

«Сезон 1964 года был довольно накаленным по части шортов. Всех прибывающих сурово оповещали: на набережной никаких шортов, только бруки <���…> Всякий, кто выйдет с пляжа не как положено, будет осужден за вызывающую форму одежды и весь отпуск проведет на исправительных работах с метлой.

Народ, особенно молодой и столичный, упорно сопротивлялся, потому что заметил в некоторых современных фильмах, что на Западе и по городу ходят в коротких. Одни в коротких, другие в длинных, кто как захочет» [61].

Отдыхавший в Доме творчества «мрачневецкий соцреалист Аркадий Близнецов-Первенец» (Аркадий Первенцев) опубликовал то ли в «Комсомолке», то ли в самой «Правде» фельетон о нравах в Коктебеле и, в частности, «о бородатых юнцах в шортах».

Местные власти распорядились задерживать молодежь в шортах, их увозили с набережной в милицейских фургонах. В Коктебеле развернулись нешуточные события, в которых приняли участие известные писатели, лауреаты Государственных премий и члены Секретариата Союза писателей. Противостояние завершилось поражением местных ретроградов:

«В тот же вечер на террасе дома Волошина поэт-юморист либерального крыла Лодик Ахнов (Владлен Бахнов) спел только что им самим сочиненную песню с посвящением боевому перу партии Близнецову-Первенцу <���…>

Все это Аксенов не сочинил. Песенку Бахнова, написанную будто бы от лица мракобеса Первенцева, с восторгом распевал в то лето (и еще многие годы спустя) весь Коктебель.

Так что линия фронта в противостоянии сталинистов, блюстителей коммунистической морали и молодого поколения писателей, аксеновского поколения, проходила везде: по городам, весям и даже по курортам…

Между тем время благотворных перемен в истории страны, время политической оттепели, закончилось: в октябре 1964 года был смещен с поста Первого секретаря ЦК КПСС архитектор оттепели Никита Хрущев, 29 марта – 8 апреля 1966 года прошел XXIII съезд КПСС, вернувший в Устав партии сталинские названия (Политбюро и Генсек), в том же году в Москве прошел первый политический судебный процесс над писателями Андреем Синявским и Юлием Даниэлем.

Они были осуждены уголовным судом за то, что под псевдонимами (Абрам Терц и Николай Аржак) публиковали на Западе свои произведения, критически изображавшие советскую действительность. В 1967 году был устроен новый процесс («процесс четырех») теперь уже над Александром Гинзбургом – ему инкриминировали составление и распространение в самиздате «Белой книги» о процессе над Синявским и Даниэлем. Вместе с ним перед судом предстали Юрий Галансков и сотрудники Галанскова Алексей Добровольский и Вера Лашкова – за составление и распространение в самиздате общественно-политического альманаха «Феникс–66». Всех четырех обвинили в антисоветской деятельности и связи с эмигрантской организацией НТС (и, конечно, осудили).

Общественность протестовала, в частности составлялись коллективные письма в защиту обвиняемых. И репрессивные ответные меры власти не заставили себя ждать. Был даже слух, что все так называемые подписанты коллективных писем в защиту преследуемой четверки будут выселяться из Москвы. На эту угрозу, якобы исходившую от самого Брежнева (верховного властителя страны в те годы), откликнулся Булат Окуджава «Старинной студенческой песней», где были и такие слова:

Все «подписанты» были подвергнуты публичному шельмованию, а члены партии, не пожелавшие покаяться и не выдавшие организаторов сбора подписей, исключены из партии со всеми вытекающими из этого последствиями: их имена не могли отныне появляться в печати, что означало запрет на профессию писателя.

В августе 1968-го советские танки вошли в Прагу: Советский Союз и его сателлиты (страны социалистического лагеря) оккупировали взбунтовавшуюся Чехословакию.

Все это есть и в аксеновском романе. И конечно, «Старинная студенческая песня» Окуджавы цитируется. Но при этом в главе «1968, август. Посиделки» начинает вдруг звучать новая тема.

Жена Тушинского Татьяна во время «посиделок» ставит перед друзьями прямой вопрос, что они выбирают: предательство или сострадание? «Мне кажется, что после хрущевского опороса наши мальчики склоняются к первому, – говорит Татьяна. – Они забздели, что их перестанут печатать и выпускать за границу. <���…> Предали, по-блядски предали нашу… поэзию, говнюки, неужели и этого вы не понимаете? Вам дан поэтический дар, а вы его расходуете, чтобы умаслить кретинических хмырей аппарата!» [63]. При этом она «тыкает» пальцем в своего мужа, который «катает свою мегаломаническую бредовину (поэма Евтушенко «Братская ГЭС». – В. Е.) на четыре с половиной тысячи строк!» [64]. А потом упрекает в приспособленчестве и Андреотиса за его поэму о Ленине «Лонжюмо» и за стихотворение «Уберите Ленина с денег!». «Да куда ж его с денег-то перетащить? На туалетную бумагу, что ли?» [65]– заключает она в сердцах.

А потом, когда все разошлись (глава «1968, тянется август, середина, ночь. Фрондер»), Ваксон, оставшись один, обдумывает происшедшее, вспоминает закончившуюся вечеринку: «Только что вдали по аллее прошли два высоких друга. Свернули направо <���…> Почему я их не догнал? В прошлом году этого бы не случилось. В прошлом году я бы их, моих друзей, запросто догнал, и мы бы вместе начали хохмить и подтрунивать друг над другом. Что-то изменилось за два года, за год. Эти посиделки были подсознательной попыткой что-то восстановить, но что-то изменилось и после посиделок. Мы идем в разных направлениях. Ян и Роб влекутся в категорию „хороших ребят“, а он подтягивается к „категорически не очень хорошим“» [66].